Маленькая Лена с большой собакой. «Когда я вырасту, я тоже буду собакой».
В самом низу фотография распластанного на земле с фотоаппаратом отца: «Придворный фотописец Ленкиной жизни, вечно телопреклоненный папа».
Заговорщицки подмигнув Высоцкому, Лена открыла крышку пианино. Стоя, резко и уверенно взяла вызывающие аккорды одной из его известных песен, но тут же пальцы, будто независимо от нее, перешли на нежную мелодию. Лена ногой придвинула круглый, вертящийся стульчик, села на краешек, продолжает играть свое, любимое, как бы иллюстрируя все увиденное нами в комнате, вместе со «стенгазетой».
И тут снова зазвонил на кухне телефон. Мать, тяжело вздохнув: «Когда же этому конец», – взяла трубку.
– Да, – сказала она вежливо и строго, но мы видим, как темнеет ее лицо, как холодеют глаза.
Голос по телефону:
– Судишь? Всех судишь? Разводишь-сводишь! А муж твой давно от тебя бегает… Судья народный, беспородный, баба ты брошенная! Так тебе и надо… Отольются тебе чужие слезы…
Мать гневно бросила трубку. Стоит молча, смотрит на себя в зеркало, будто пытаясь что-то понять.
– Что с тобой? Кто это был? – спрашивает Лена, появляясь в дверях.
– Что ты ко мне пристаешь? Кто? Что? Кому? Делом занялась, ну и играй! – кричит мать и автоматически продолжает хозяйственные дела. Но телефонный звонок сделал свое дело, закаменил ее, и это видит Лена.
– Мам! Ничего не случилось? – сочувственно спрашивает она. – У тебя руки дрожат.
Застыла мать, но тут же встряхнулась.
– Абсолютно ничего! – твердо сказала она. Взяла с подоконника кастрюльку с только что сваренной кашей для Капрала и выбросила ее в помойное ведро. Как-то по-человечески обиженно тявкнул пес, а мать растерянно, непонимающе спросила:
– Что это я делаю? А? Что это я делаю? С ума я сошла, что ли?
Лена недоуменно слушает этот непривычный растерянный материн голос.
– Ну, успокойся, Капрал, успокойся, – говорит собаке мать. – Видишь, не вся твоя каша пропала, чуток осталось. Я тебе еще сварю, нечего так уж на меня обижаться, ты тоже не всегда бываешь прав.
Она взяла помойное ведро и понесла его к мусоропроводу. И снова раздался телефонный звонок. Вздохнув тяжело, Лена взяла трубку.
– Да! – крикнула она материнским голосом. Она слушает, что ей говорят. Лицо ее делается испуганным, как у малого ребенка.
Голос по телефону:
– Слышь, судиха? Я из окна их вижу. Как твой благоверный ее за тоненькие плечи держит. Парк «Дубки». Можешь съездить и посмотреть. А потом сама себя и разводи, если ты такая справедливая!
– Снова кто-то бросил в мусоропровод коробку от торта. Ну что за люди? Что за люди? – это мать вернулась на кухню с пустым ведром.
Она увидела в руках у дочери трубку. Лена тут же нажала на рычаг.
– Кто? – испуганно спросила мать. – Кто звонил?
– Никто, – ответила Лена. – Это я Митьке звонила. Не отвечает…
Лена вернулась в свою комнату, закусила косичку. Подошла к окну, постучала зачем-то кулаком по подоконнику, потом села за пианино. Посмотрела на часы.
– Мам! А папа скоро придет? – крикнула в кухню.
– Я совсем забыла. У них комиссия из министерства, может задержаться, – ответила мать. Лицо у нее искажено болью, но говорит она бодро, как у нее это принято.
– Я погуляю с Капралом? – спросила Лена, еле сдерживая слезы.
– Давай! – обрадовалась мать. – А я ему снова кашу буду варить. Как это я ее выкинула?
У подъезда Лену ждал мальчик.
– До вас невозможно дозвониться, – сказал он. – Тогда я стал вызывать тебя мысленно, и вот ты вышла… Правда, здорово? Я повторял: пусть она выйдет! Пусть она выйдет! Пусть выйдет! И ты вышла. Потрясающе!
– Не ходи сейчас за мной, – сказала Лена. – У меня важное дело.
– Ну и что? Делай свое дело, а я буду гулять рядом!
– Уходи! – кричит Лена. – Чего приперся! Я тебя звала?
– Я тебя звал, – упрямо сказал мальчик, – и ты вышла.
– Я вышла по своим делам, – чеканит Лена. – Все! Иди!
– Но почему? – не понимает мальчик.
– По кочану! – ответила Лена и постучала кулаком по голове. – Ариведерчи!
Лена с Капралом гуляет по парку «Дубки». Пес резвится на траве. Лена, помахивая поводком, внимательно смотрит вокруг. Она ищет. Это видно по нервно закушенной косичке, по близоруко сощуренным глазам.
Капрал подбежал, лизнул ей руку и снова умчался, вспугнув воробьев.
А потом Лена услышала его радостное повизгивание и призывный лай. Прыгнув через газон, другой, раздвинув кустарник, Лена оказалась на параллельной аллее. Капрал визжал и прыгал вокруг отца, а по аллее стремительно уходила от него женщина. Она шла так быстро, что за ней едва поспевал яркий, в белый горох, малиновый шарф. Лена увидела, как она убежала и скрылась за поворотом. Капрал подпрыгнул и радостно, как знакомой, залаял ей вслед.
– Это Ольга Николаевна? – спросила отца Лена. И утвердительно повторила: – Это Ольга Николаевна. Ей этот шарф родители подарили на Восьмое марта. Японский.
– Ты откуда здесь взялась, прелестное дитя?
– А что, мне тут нельзя? – ответила Лена, ударяя на слове «тут».
– «Тут» – далеко от дома, – отвечает отец.
– Три копейки за трамвайный билет, а собака зайцем, – говорит Лена. – А вот как ты тут оказался?
– Видишь здание? Это наше министерство… У нас с ним всякие отношения.
Лена посмотрела – действительно, в большом доме, который виднелся невдалеке, было министерство, в котором отец часто бывал. И идти отцу к трамваю можно было только этой дорогой, через «Дубки». Отец посмотрел на ее задумчивое, нахмуренное лицо и засмеялся. Лена недоуменно пожала плечами.
– Чего веселишься?
– Во-первых, чудная погода. Во-вторых, я вижу тебя, что мне всегда радостно. В-третьих…
– А в-третьих?
– А в-третьих… Жить очень хорошо, дочка! Ты пока этого еще не понимаешь…
– Почему это я не понимаю?
– По-настоящему это приходит позже… С сединами. Вдруг – раз… И видишь… Дышать – это радость… Собака – тоже радость. Усталость от работы – даже больше, чем радость… Музыка…
– А Ольга Николаевна… Она… Что тут делала?
– Ольга Николаевна шла на концерт…. И мы с ней поболтали… И это тоже радость…. Разговор с милым, хорошим человеком.
– Ничего она не милая…
– Ты же всегда сама это говорила…
– Мало ли…
– Она хорошая, – повторил отец. – И о тебе она говорит очень хорошо.
