– Что ж теперь будет? – сочувственно спросила подруга. – Идиллия идиллией, а жена – женой… Да еще такая…
– Он говорит, что жена у него – александрийский нерушимый столп… Ее с ног не сбить… Она столько людей развела, что, не заметя, и себя разведет…
– Это он о ней так?
– Он о ней хорошо, – твердо сказала Ольга Николаевна. – Он ее уважает… Ему дочку жалко… Говорит: мать она прекрасная, но у нее перебор в твердом питании, все для крепости зубов… А я, говорит, мягкое питание…
– Что-то я его не пойму…
– А что тут понимать… Девочка догадалась… Мучается… Через это нам не перейти… Мы перед этой проблемой, как кони перед пропастью…
– Тебе бы уехать куда-нибудь, – сказала подруга. – Такие болезни лечат временем и расстоянием. Больше ничем… Правда, еще есть способ – клин клином… Найди себе клин… Ладно. Думай, я побегу, у меня урок…
Подруга убежала. Ольга Николаевна еще немного постояла у печи, поправила волосы у зеркала и тоже пошла.
Вошла в свой класс и увидела Лену.
– Леночка! – кинулась к ней. – Как я рада тебя видеть!
Лена молча перебирает ноты, молча ставит их на пюпитр.
– Сыграй мне что-нибудь из того, что любишь… Просто так. Не думая о руке… Она перестала болеть?
Лена молчит.
Ольга Николаевна теряется от Лениного молчания, не знает, как себя вести.
– Лена! – говорит она совсем тихо. – Я к тебе очень хорошо отношусь… – И совсем уже тихо: – Я сделаю для тебя все. Что ты хочешь? Скажи…
Лена молчит. Потом поднимает на Ольгу Николаевну глаза, в которых и слезы, и просьба, и отчаянье сразу.
– Чтоб вас не было, – тихо говорит она.
Ольга Николаевна вздрогнула, как от удара.
– Но я же есть, – робко сказала она.
– Я хочу, чтоб вас не было… Совсем… – повторяет Лена.
– Ты так говоришь, будто считаешь, – Ольга Николаевна нервно засмеялась, – что мне лучше умереть?
– Лучше, – ответила Лена.
– Тебе это покажется странным, но мне не хочется умирать, – невесело засмеялась Ольга Николаевна. – Мне всего двадцать шесть лет. Я еще даже моря не видела… Да что моря! Я в Эрмитаже не была! Я на Елену Образцову еще ни разу не попала!..
– Я видела море – вода, и все. Была в Эрмитаже – скучно. Вашу Образцову чуть не каждый день показывают по телевизору.
– Я поняла. Ты хочешь сказать – ради такого не живут… Лена! Я люблю твоего папу!
– Он всегда любил маму! Всегда! Он ей вот такие, – развела руками, – букеты приносил… Он давал ей свою кровь! А когда лифт сломался, он ее на руках поднимал по лестнице… При чем тут вы?
– Я понимаю, – тихо говорит Ольга Николаевна. – Я очень тебя понимаю. Но любовь… Она ведь и уходит…
– Куда? – кричит Лена. – Куда?
– Этого никто не знает, – отвечает Ольга Николаевна. – Она не спрашивает…
– Я знаю, – жестко говорит Лена. – Вам двадцать шесть лет, а замуж вас никто не берет. Вы не имеете права любить моего папу! Он не ваш! Он – наш!
– Хорошо, – сказала Ольга Николаевна, – хорошо! Давай спросим у него!
– Я сама у него спрошу! Сама! Без вас! – кричит Лена. – Вы не так спросите… Вы нарочно все сделаете…
Лена бежит из музыкальной школы, дорогу ей преграждает Митя.
– Пошли в кино? – предлагает он. – Название смешное. «Кукарача».
– Оставь меня в покое, – говорит Лена, – и иди своей дорогой…
– Ленка, почему ты такая, ходишь как перевернутая? Как будто тебя взболтали…
– Слушай… Иди, а? Ну по-хорошему… Не до тебя!
– Но я же за тобой ухаживаю, как ты не понимаешь?
– Понимаю. Но не хочу этого…
– Почему?
– Я это ненавижу.
– Как это можно ненавидеть? – Митя говорит это очень торжественно.
– Всем сердцем! Уходи! – жестко сказала Лена. – Иди за Веркой… Она давно тебе глазки строит.
Мимо них лениво, делая вид, что она никого не замечает, прошла Вера Кузнецова.
– Верка – глупая, – сказал Митя.
Лена стоит у института, где работает отец, ждет его. Высыпали сотрудники, растеклись в разные стороны. Отец вышел на высокое крыльцо один, и вид у него – как у человека, который не знает, куда ему идти.
Медленно, медленно Лена подымается к нему, и он наблюдает, как она замирает на каждой ступеньке.
– Привет! – сказала она.
– Привет! – ответил он.
– Ты домой? – спросила она.
– Естественно! – ответил он.
Они идут молча.
– Мне один мальчишка в любви объяснился, – сказала Лена. Отец вздрогнул.
– Уже?
– А что? Это у меня уже было не раз. Еще в детском саду.
– Ну, если в детском саду… – облегченно засмеялся отец.
– Я не верю в любовь! – сказала Лена.
– Напрасно! – тихо сказал отец.
– Я не верю в любовь, которая то приходит, то уходит… Любовь ведь то, что навсегда?
– Это как повезет, – ответил отец.
Лена закусила косичку. Сейчас она должна сказать что-то важное…
– Папа! – сказала она. – Мне один человек сказал, что меня будто взболтали. Совершенно верно… У меня все перевернулось…
– Знаешь, – тихо сказал отец, – может, это хорошо и нужно, чтоб время от времени в нас все переворачивалось? Душа, она же живая… Должна быть живая…
– Нет, – упрямо сказала Лена. – Пусть тогда она будет неживая…
Отец обнял ее.
– И все-таки… Пусть живет… – сказал он. – И пусть болит. Знаешь, в боли душа мудреет, приобретает опыт… – Смеется. – Вот разлюбит тебя Митя, и ты обязательно поймешь что-то для себя новое…
– Разлюбит? – спросила Лена. – Да пожалуйста! Сколько угодно! Только как это все гадко!
– Ты у меня маленькая максималистка… А я твой старый, мудрый отец…
– Папа! Мама сегодня посолила чай… Представляешь…
– Вот этого от нее я совсем не ожидал, – с грустью сказал отец.
Лена входит в зал, где занимаются фехтованием. Володя Климов ее увидел, снял маску, подошел.
– Привет, старая знакомая!
– Я пришла записаться, – говорит ему Лена. С интересом смотрит на фехтующих ребят. – Скажите, а женщины когда-нибудь дрались на дуэлях?
– Судя по всему, – сказал Володя, – это у них впереди.
– Дадите мне шпагу?
– Ни за что, пока не узнаю, что ты за человек.
