— Да! — всполошилась Катерина. — Ведь мой муж
все ещё томится в заключении по ложному обвинению… ведь его задержали по
подозрению в убийстве Ирины Сергеевны Моськиной, а теперь ясно, что её убил
этот бандит, который охотился за картиной…
— Разумеется! — Себастьянов схватился за
телефонную трубку. — Я постоянно контактирую с отделом ФСБ, который
занимается предотвращением вывоза из страны ценных произведений искусства…
Он набрал номер, несколько минут с кем-то оживлённо
разговаривал и наконец, повернувшись к подругам, удовлетворённо произнёс:
— Все в порядке, в течение часа ваша проблема будет
решена, вашего мужа с извинениями освободят! Ещё какие-нибудь желания у вас
есть?
— Ну да, ведь золотая рыбка выполняет всегда три
желания, — вполголоса проговорила Жанна.
— Ну, для меня замечательной наградой будет возможность
описать всю эту историю в своём новом романе, — сказала Ирина, — я
даже знаю, как его назову — «Мышеловка на три персоны»!
— Девочки, — смущённо проговорила Катя, — ну
если ни у кого больше нет желаний… вы же знаете, как я люблю сладкое!
* * *
— Ну вот мы и дома, — счастливо вздохнула Катя и
открыла дверцу машины, — девочки, только вы не уезжайте! Нужно же это дело
отметить…
— Может, в другой раз… — протянула Ирина, ей совсем не
хотелось снова тащиться в квартиру профессора Кряквина, она и так провела там
слишком много времени, ей осточертели африканские атрибуты. Опять-таки, пускай
супруги побудут одни, зачем мешать…
— Не выдумывайте! — решительно сказал
профессор. — Должен же я как следует вас поблагодарить за своё
освобождение. И Катюшу вы поддержали в трудную минуту…
Жанна с Ириной переглянулись — слава тебе, господи,
профессор заговорил как нормальный человек! И выглядит он ничего себе — глаза
не бегают, за топор не хватается…
Топор, правда, профессору в милиции не вернули — дескать, по
делу он проходит, как вещественное доказательство… Как бы не попёрли
топорик-то, горестно сказал тогда профессор, приспособят его мясо рубить, а это
ритуальный жертвенный топор, большая редкость, раритетная вещь…
— И правда, девочки, — затянула Катька своё
обычное, — хоть чаю попьём. Правда, у меня к чаю-то ничего особенного…
Разумеется, на лестнице они встретили генеральшу Недужную.
— Катерина Михайловна! — заговорила она, щурясь
против света на всю компанию, поднимавшуюся наверх, — должна вам заметить,
что вы не имеете никакого юридического права поселить в квартире вашего
осуждённого мужа, африканского шамана и его восемь жён! Я уж не говорю о сорока
детях, это уже вообще переходит всяческие границы! Я специально узнавала у
юриста! Ваш муж теряет прописку, и квартира…
— В чем дело, Эпопея Кондратьевна? — спросил
профессор, отодвигая женщин и появившись перед генеральшей собственной
персоной. — Отчего вы так интересуетесь моей квартирой?
— Ва-валентин Петрович… — оторопела генеральша, —
вас выпустили до суда под залог?
— Не надейтесь, Эпопея Кондратьевна, — серьёзно
ответил профессор, — меня выпустили совсем. Нашли настоящего убийцу, так
что я пока поживу в собственной квартире, как это ни противно окружающим…
Вся компания протиснулась мимо генеральши Недужной,
взглядами выразив все, что они о ней думают.
— Как хорошо дома! — воскликнул профессор,
перемигнувшись с чучелом обезьяны в коридоре. — Как я мечтал о покое…
Но вот как раз покоя-то профессору Кряквину в этот вечер так
и не суждено было дождаться. Едва только все вошли в квартиру, как раздался
звонок в дверь.
— Убью генеральшу! — кровожадно пообещала
Катерина.
Но за дверью стоял молодой человек в зеленой униформе. В
руках у него была круглая коробка, завёрнутая в яркую подарочную бумагу. Бант
на коробке был такой огромный, что закрывал молодому человеку обзор.
— Для Дроновой Екатерины Михайловны, — сказал
молодой человек, с заметной радостью поставив коробку на пол, — вот тут
распишитесь.
— От кого это тебе такие большие подарки? —
осведомился профессор, причём в голосе его подруги расслышали нотки ревности.
— Вот ещё тоже, — прошептала несдержанная на язык
Жанна, — сам полтора года шлялся неизвестно где, жене ничегошеньки не
привёз из своей Африки, а ещё недоволен, когда другие дарят.
— Ой, это от Себастьянова из Эрмитажа, — удивилась
Катя, расписываясь на квитанции, — что бы это могло быть?
— Тяжесть несусветная! — сообщил молодой человек и
поскорее ретировался, чтобы его не заставили тащить посылку в комнаты.
— Кто такой Себастьянов? — нахмурился
профессор. — Фамилия какая-то подозрительная…
Не более подозрительная, чем Кряквин! — встряла Жанна,
у которой лопнуло терпение. — К вашему сведению Себастьянов — это
профессор из Эрмитажа, очень уважаемый человек…
— Да-да, дорогой, — проворковала Катя, —
именно ему мы должны быть благодарны за то, что тебя так быстро освободили. Он
все уладил.
— Отчего же тогда он делает тебе подарки?
Профессор грозно сверкал глазами и схватился уже за первый
попавшийся под руку топор.
— Оттого, что мы отдали ему картину! — хором
заорали подруги. — Ян ван Гроот! Шестнадцатый век! Он считал картину
пропавшей навсегда! А мы её поднесли ему на блюдечке! Безвозмездно!
— Безвозмездно — это значит даром, — холодно
добавила Жанна, — и за это он прислал вашей жене подарок. Ещё вопросы
есть?
— Есть, — профессор не отвёл глаза, — а что
же там такое?
— Понятия не имею! — Катерина бестолково вертелась
вокруг коробки. — Наверное, памятный сувенир.
— Судя по размерам, осколок древней каменной
бабы, — насмешливо сказала Жанна, — или царский ночной горшок из
яшмы, может у них там, в Эрмитаже, завалялся какой, неучтённый…
Катерина выхватила у мужа топор, тоже очень ценный, и
осторожно разрезала ленту на коробке. Долго разворачивала бумагу, и наконец все
ахнули. На красивой крышке было написано:
Торт «Оперный». «Любовь к трём апельсинам».
Дальше был портрет в овале какого-то приличного господина в
пенсне и кое-что написано мелко.
— Дата изготовления — двадцать седьмое июня, то есть
сегодня, — прочитала Жанна, — вес… мама моя — двенадцать килограммов!
Обожраться! А это ещё что за хмырь в пенсне?
— Это композитор Прокофьев, тундра, — фыркнула
Ирина, — он написал оперу «Любовь к трём апельсинам»! Только непонятно,
при чем тут торт…
— Девочки, — Катька осторожно приподняла крышку и
застыла в полном экстазе, — красота-то какая!
Посредине торта гордо возвышались три крупных засахаренных
апельсина. Вокруг них был орнамент из кремовых листьев и сбитых сливок. Все
свободные места были просто усыпаны орехами, цукатами и кусочками шоколада.
