И, как будто этого было недостаточно, у ног этого
экзотического красавца лежала, томно потягиваясь, огромная пантера, покрытая
угольно-черной шелковистой шерстью. Под черной шкурой пантеры перекатывались
могучие тренированные мускулы.
Катины похитители снова что-то почтительно проговорили, и
атташе довольно сурово ответил им на том же незнакомом языке. Похитители
поклонились и безмолвно исчезли.
Катя гордо выпрямилась, бросила неодобрительный взгляд на
Люсьена и опасливый на его пантеру, и самым решительным тоном заявила
по-французски:
— Вы считаете приличным такое средневековое отношение к
женщине?
— Средневековое? — удивленно переспросил Люсьен на
вполне приличном русском языке. — Почему мое отношение кажется вам
средневековым?
— Ах, вот как! Вы еще и по-русски умеете говорить!
— Почему это вас удивляет? Мне кажется логичным, что
дипломат знает язык той страны, в которой он аккредитован!
— Но во время нашей первой встречи вы не признались,
что владеете русским языком!
— Вы тоже не были со мной до конца искренни, —
атташе криво усмехнулся. — В конце концов, у каждого из нас могут быть
свои маленькие тайны…
«Да уж, — подумала Катерина, — представляю себе
эти маленькие тайны большого Люсьена! Его прихвостни затаскивают к нему во
дворец приглянувшихся женщин, и он тут с ними вытворяет, что хочет, прикрываясь
дипломатической неприкосновенностью! И хорошо еще, если после этого отпускает
живыми! А то… всякое в голову приходит! Вон, был же в Африке президент Бокасса,
который потом провозгласил себя императором. Так он, говорят, съел целую кучу
народа.., а что, это самый простой способ избавиться от трупа.., но мы ведь
все-таки не в Африке!»
— Мы ведь все-таки не Африке! — произнесла она
вслух, хотя и дрожащим от страха голосом. — Меня будут искать! Меня уже
ищут…
— Да что вы себе вообразили? — спросил Люсьен,
удивленно подняв брови. — Я вовсе не собираюсь вас удерживать силой! Я
только хочу еще раз с вами поговорить, а потом идите, куда вам будет угодно!
«Представляю себе, — подумала снова Катя, он отпустит
меня, а по дороге к выходу я провалюсь в какую-нибудь специальную ловушку и
окажусь в подземелье, вместе с голодными тиграми… Или просто прикажет своей
пантере растерзать меня! Ужас какой!»
— Ужас какой! — последние слова она снова
произнесла вслух.
— Что — ужас? — насмешливо переспросил
атташе. — Вы говорите о пантере? Это Багира, я забыл вас представить друг
другу.., или вам кажется ужасным, что я готов вас отпустить?
Но если вы не хотите уходить, я с удовольствием могу
предложить вам свое гостеприимство…
— Ну уж нет! — Катя передернула плечами. Ужас —
это я сказала по поводу вашего жилища., какая немыслимая пошлость! Ваша комната
обставлена, как гарем султана из какого-нибудь третьесортного голливудского
фильма! Или как дешевый бордель на Ближнем Востоке!
— Вы были в дешевых восточных борделях? насмешливо
переспросил Люсьен.
— Да перестаньте вы издеваться, несносный вы
человек! — в сердцах воскликнула Катя.
— Ну вот, кажется, я чего-то добился: вы перестали меня
бояться. Садитесь, я хочу с вами поговорить, — атташе показал Кате
глубокое кресло, обтянутое светло-золотистой кожей, и сам сел напротив.
Пантера зевнула, продемонстрировав великолепные клыки, и
улеглась у его ног.
— Неужели вы не могли придумать более цивилизованного
способа пригласить меня? — недовольно проговорила Катя, усаживаясь в
кресло и с любопытством оглядываясь по сторонам.
— Цивилизованного? Нет, не мог, — Люсьен состроил
уморительную гримасу, — я ведь дикарь, людоед.., признайтесь, вы именно
так обо мне думаете?
— С чего вы взяли? — Катя изобразила искреннее
возмущение.
При этом она заметно покраснела, потому что именно так
только что о нем и подумала, буквально такими словами. Что он, мысли ее читает,
что ли?
— Ничего подобного я о вас не думала! —
пробормотала она, с трудом преодолев смущение.
— Не верю! — атташе состроил уморительную гримасу.
«Тоже мне Станиславский нашелся! — подумала
Катя. — Это он на репетициях кричал своим актерам: Верю! Не верю!»
Вслух она сказала совсем другое:
— Кажется, я вам не давала поводов для недоверия…
— Очень даже давали! Вчера, в ресторане…
— Что в ресторане? Разве я вас в чем-то обманула?
— Я спрашивал, бывали ли вы в Африке…
— Но я сказала вам чистую правду! Я в Африке никогда не
бывала! Могу поклясться чем угодно…
— Вы — нет, но ваш муж.., он бывал там очень часто, а
вы об этом даже не заикнулись.
— А вы про мужа не спрашивали, — ответила
Катерина, еще больше покраснев.
Не могла же она сказать этому ужасному человеку, как вчера
подпала под его удивительное обаяние, как на нее подействовал его животный
магнетизм! Не могла же она сказать ему, что вчера вечером она начисто забыла о
том, что на свете существует профессор Кряквин, ее законный муж, который в
данный момент сидит у какого-нибудь полупогасшего костра в глухих африканских
дебрях и, возможно, думает о ней, о своей жене! Или вовсе о ней не думает,
потому что если бы он хоть немного о ней думал, то не бросил бы одну так
надолго, не предпочел бы ей путешествие по своей обожаемой Африке! Не оставил
бы ее беззащитной в этом полном опасностей мире, где встречаются такие
чернокожие дипломаты с их проклятым животным магнетизмом и трижды проклятым
мужским обаянием!
— Откуда вы узнали про моего мужа? — надувшись
проговорила Катя, чтобы преодолеть смущение.
— По своим каналам, — коротко отозвался Люсьен и
после небольшой паузы добавил:
— Неужели вы думаете, что у меня нет возможностей для
того, чтобы навести кое-какие справки?
— Думаю, что с возможностями у вас полный
порядок, — ответила Катя, окинув выразительным взглядом окружающую
роскошь.
— Правильно думаете, — атташе кивнул, — и у
меня была возможность и желание купить ваше панно. Но вы не захотели пойти мне
навстречу!
— И тогда вы его похитили, — закончила за него
Катя, — не своими руками, конечно, а руками своих подручных!
— Как вы могли такое подумать! — прорычал атташе,
вскочив на ноги. — Я никогда не опускался до воровства! Даже в таком
важном Случае!
Белки его глаз яростно сверкали, и весь лоск цивилизации на
мгновение слетел с чернокожего дипломата. Катя испуганно вжалась в спинку
кресла. Люсьен глубоко вздохнул и взял себя в руки.
— Если бы вы вчера согласились на мое
предложение! — сказал он совсем другим голосом, снова опускаясь в
кресло. — Но что теперь об этом говорить! Шанс упущен, все потеряно…
