– Что это, брат, тебя на философию потянуло… Ладно, отвечу. Доволен! Очень доволен. И никакой другой жизни не хочу, – превозмогая усталость, решительно произнес Раевский.
– А мне так надоело, – со злостью признался Леха.
– Ты серьезно? – опешил Никита. Уж от кого, но от своего штурмана и друга он подобных слов не ожидал.
– Абсолютно. Никакой жизни с этими гонками. Я дома два месяца от силы в год бываю.
Никита помолчал, глядя за горизонт, за бесконечную череду барханов. Потом произнес:
– Ты думаешь, жизнь – там? Нет… Жизнь – тут. Адреналин и скорость. Азарт. Желание победить! А там… Там болото. Там ты никогда не будешь первым.
– Я устал.
– Скоро отдохнем.
– Тьфу, с тобой и не поговоришь толком… – с досадой бросил Леха и неожиданно сел на песок в жидкой тени саксаула.
– Леха, пошли!
– Я устал.
– Ладно, передохнем, – согласился Никита и тоже опустился на горячий песок рядом с другом. Солнце медленно поднималось над горизонтом – полуденный зной обещал быть невыносимым. – Пять минут, а потом идем дальше…
* * *
Фидель Рауфович закончил операцию. Наложил последний шов, осторожно забинтовал голову пациенту.
– Ну вот, сделал что мог… – брюзгливо пробормотал Фидель себе под нос. Но глаза хирурга над марлевой повязкой, закрывавшей лицо, блестели довольно.
– Фидель Рауфович, я же знала, что у вас все получится! Вы гений! – с восторгом произнесла Дина, убирая инструменты. – Такая сложная операция, и вы справились…
В этот момент запищал монитор старенького аппарата, к которому был подключен пациент, сообщая, что жизненные показатели Раевского стремительно ухудшаются.
– Сглазили… – раздраженно вскрикнул хирург, глядя на монитор. – Сердечный ритм резко падает… Раньше времени стали радоваться. Дина, еще ему два кубика адреналина!
Дина вколола Раевскому адреналин, но состояние больного не улучшилось.
– Я же знал, он не перенесет операцию… – бесился Курбатов. – И нечего было браться! Дефибриллятор.
– Да, Фидель Рауфович. Внимание… Даю разряд.
Тело Раевского подпрыгнуло, но показания монитора были по-прежнему неутешительны.
– Дина! Увеличь мощность.
– Еще разряд…
– Нет. Еще. Все, отойди… – Курбатов корпусом оттолкнул медсестру и принялся делать Раевскому непрямой массаж сердца. Кусая губы под марлевой повязкой, Дина наблюдала за хирургом и молилась только об одном – чтобы этот парень, Никита Раевский, выжил.
За последний год, как уволилась операционная медсестра, Дине приходилось несколько раз ассистировать Курбатову. Грыжи, аппендициты, один случай гангрены… Но все было прекрасно, никто из пациентов во время операции не умер. И только сейчас Дина впервые столкнулась со смертью на операционном столе – вот так, лоб в лоб… Но все же обойдется?..
Курбатов продолжал непрямой массаж сердца.
– Еще адреналин… Теперь отойди, мешаешь.
Руки хирурга ритмично давили на грудную клетку пациента.
– Сколько там времени? – сквозь зубы спросил Курбатов.
– Одиннадцать тридцать пять.
– Все, я заканчиваю реанимационные мероприятия. Бесполезно. Дина, запишите. Время смерти пациента…
* * *
– Леха… Не спи, замерзнешь! – Никита толкнул штурмана локтем.
Раевский пытался шутить, хотя от полуденного жара уже ломило в висках.
– Чего тебе? – вяло отозвался Леха.
– Подними голову. Нет, не туда… Левее смотри…
Леха поморгал, щуря глаза, которые заливало соленым потом, и ахнул – левее, над горизонтом, дрожали в знойном мареве силуэты домов, и произнес с сомнением:
– Это мираж.
– Никакой это не мираж! Мы всего километр не дошли!
– Ты думаешь? – вздохнул штурман, поднялся на ноги.
Они зашагали по раскаленному песку.
– Слушай, так сколько раз было… Это все пустыня с нами шутки шутит! Искажает пространство, – болтал Никита. – А ты тут куксишься! Раньше времени сдался, Леха.
– Кажется, мы просто заплутали немного. Не в ту сторону изначально двинулись.
Энергичным шагом Никита, а за ним и штурман вошли в город. Город, пусть и маленький, выглядел настоящим оазисом в пустыне – росли деревья, на клумбах распускались яркие цветы, умиротворяюще журчал фонтан на большой, выложенной цветной плиткой площади. И даже солнце тут было не злым, не испепеляющим, а благодатным, мирным.
Друзья утолили жажду у фонтана, умылись и, посвежевшие, уселись на кованую лавку в тени абрикосового дерева.
– Хорошо тут, – довольно произнес Леха.
Брызги от фонтана мелкой взвесью летели в лицо, мятной прохладой ложились на кожу.
– Ага, – согласился Никита. Протянул руку и сорвал золотисто-розовый, с румяным бочком, ароматный абрикос, висевший над его головой. – Ммм, вкуснятина…
– Слушай, может, останемся? – предложил Леха. – Я всегда хотел жить в таком месте.
– Ты серьезно?
– Абсолютно. Я остаюсь.
* * *
…Глядя на монитор, Курбатов медлил. Он ждал, когда сердце Раевского окончательно замрет, чтобы сообщить Дине точное время смерти. Ни секундой позже, ни секундой раньше.
– Фидель Рауфович… – пробормотала Дина. – Может, еще получится его спасти?
– Нет. Дина… Мне очень жаль. Я с самого начала знал – этому парню вряд ли удастся выкарабкаться. С такими жизненными показателями… Конечно, так и вышло. Он не перенес операцию.
– Фидель Рауфович!
– Ты не операционная медсестра, Дина. Была бы ею – знала, что после определенного времени реанимационные мероприятия проводить бесполезно. Только силы тратить…
Дина не сомневалась в словах своего начальника – профессионала высокого уровня, великолепного хирурга, но смириться со смертью, которая происходила на ее глазах, она не могла. «Такой молодой парень, такой смешной, веселый… И – все?! Молодые не должны умирать!»
– Фидель Рауфович. Если вы продолжите его реанимировать, то я… Я на все готова, – тихо, серьезно произнесла Дина.
Глаза Курбатова над маской мгновенно затуманились, словно пленкой покрылись – как спелая слива. Он прекрасно понял Дину, о чем та говорит, что именно обещает.
Он повернулся к операционному столу и вновь принялся делать Раевскому непрямой массаж сердца.
– Дина, еще два кубика адреналина введите, – коротко бросил хирург.
Он методично давил на грудную клетку пациента. Потом приказал:
– Теперь дефибриллятор. Максимальный разряд.
