– Кому это? – хмуро поинтересовалась я, обиженная таким холодным приемом.
– Мне, его единственному сыну! – ответил он.
– Слушай, сам с дедом разговаривай! – отрезала я. – Я-то тут при чем? Это ваши личные дела. Кто виноват, что ты с родным отцом в таких прохладных отношениях всю жизнь!
– Ишь как заговорила! – ехидно ответил он. – Вижу, наглости понабралась от хорошей жизни! Ну ничего, дома быстро мозги на место встанут. И учти, я не собираюсь содержать великовозрастную дочь-бездельницу!
– И не надо! – нервно произнесла я. – Без тебя как-нибудь обойдусь!
– Это еще почему? – тут же сменил тон отец и глянул на меня с явным любопытством. – Дедуля тебе бабла отвалил?
– Следи за дорогой, – хмуро посоветовала я.
Мое настроение резко упало. А ведь была полна самых благих намерений. Живя на Кипре, я многое поняла. Мне хватило и двух недель, чтобы осознать, что в негативном отношении ко мне людей в основном виновата я сама, что нельзя всех ненавидеть и постоянно опасаться, что тебе причинят боль. Именно так я и вела себя в родном городке, отгородилась стеной ото всех, чуть что сразу огрызалась, грубила, посылала всех без разбора куда подальше и часто в нецензурной форме. Я даже переосмыслила мое отношение к Анечке и уже сильно жалела, что не попрощалась с ней. А ведь она одна принимала меня такой, какая я есть, по-своему любила и всегда поддерживала. А я не захотела понять ее и отрезала все контакты. Как будто она обязана всю жизнь сидеть возле меня. В чем тут предательство, если моя подруга стремится получить образование? Если она решает уехать со своей семьей и жить в родном ей городе? Все логично. А вот я вела себя во всей этой ситуации как маленькая избалованная девочка. То, что Аня не сообщила мне заранее о решении ее семьи переехать в Санкт-Петербург, сейчас не казалось таким уж чудовищным и подлым. Я вполне могла ее понять. Зная мой взрывной характер, Анечка, видимо, до последнего откладывала неприятную новость.
И вот сейчас я возвращаюсь домой, а мне реально даже не с кем будет поговорить. Аня в Санкт-Петербурге, уже ходит на учебу, к тому же думает, что я ни за что не буду с ней больше ни встречаться, ни общаться по телефону или аське. Остальные мои бывшие одноклассники разъехались кто куда. Но все равно я с ними почти не общалась. Во дворе тоже ни с кем не дружила. Остается только моя бабушка Алла. Мне захотелось, чтобы отец сразу отвез меня к ней. Странно, но по матери я даже не соскучилась. И не хотелось вновь видеть ее унылое одутловатое лицо, слушать ее нотации. Нормально она со мной никогда не разговаривала, а только все поучала. Но разве можно было брать с нее пример? Ни счастья, ни здоровья, ни успеха в карьере у нее не было. Моя мама вела жизнь обычной среднестатистической женщины нашего заштатного городка. А мне так жить не хотелось!
Когда мы вошли в квартиру, отец бросил мою сумку на пол и хмуро сказал, что ему нужно на работу и он и так полдня «угробил, чтобы встретить дочь».
– Спасибо, – бросила я.
– Обнимайтесь, – ответил он и вышел за дверь.
Мама стояла в коридоре и не сводила с меня глаз. Она в отличие от отца заметила изменения, произошедшие со мной.
– Катенька! – наконец, пришла она в себя. – Доченька! Да тебя и не узнать! Загорела, явно похудела и почти нет прыщей! Это так кипрский климат на тебя благотворно подействовал? Кожа-то почти очистилась! И как же ты хорошо выглядишь!
– Просто не ем шоколад, – ответила я и обняла ее.
Мама на миг прижала меня к себе и всхлипнула.
– Ну-ну, что ты! – мягко проговорила я и отстранилась. – Все хорошо, я вернулась! Подарки вам привезла, сейчас распакую сумку и достану.
– Да зачем же ты тратилась? – всплеснула она руками, но глянула на сумку с любопытством.
Я улыбнулась и дернула за молнию. Достала упаковку с тонким ярким сарафаном. Он был огромным, как раз на расплывшуюся фигуру матери.
– Ой! Это мне?! – восхитилась она. – Какой же он яркий! Куда ж я это надену?
– Да хоть бы и дома будешь носить. Не все же в застиранных старых халатах ходить! – ответила я и вынула из сумки коробочку с кожаным мужским кошельком. – Отцу отдашь, – хмуро проговорила я.
– Сама и отдашь, – удивленно произнесла она.
– Хочу к Алле пойти, наверное, у нее и заночую. Есть что рассказать! – ответила я.
Мама слегка погрустнела. Я смотрела на ее землистое опухшее лицо, на небрежно зачесанные в тонкий хвостик волосы и вспоминала Марину. А ведь они были почти ровесницами. Что же такое с моей матерью, что она так плохо выглядит? Или правда ее образ жизни диктует такой внешний вид? Она давно махнула на себя рукой. Но разве это было правильно? В душе родилось желание поговорить с ней на эту тему, но я настолько не привыкла откровенничать с мамой, что даже не знала, как начать, что сказать, какие привести аргументы. Обычно она отмахивалась от меня, как от надоедливой мухи, и я давно уже не пыталась общаться с ней.
– Что же мы в коридоре-то застряли? – спохватилась она. – Я и обед приготовила!
– Сейчас приду на кухню! – ответила я.
Приняв душ и переодевшись в домашний халат, я с удовольствием отметила, что он на мне висит. Я глянула на себя в зеркало. Голубой ситчик смотрелся как-то уж очень уныло, да и халат был поношенным и не украшал меня. Я выглядела как тетка средних лет.
«Никогда больше не надену ничего подобного!» – решила я и скинула халат, обозревая свою начавшую стройнеть фигуру. У меня даже появилось что-то типа талии. Я втянула живот, повернулась боком. Загар мне шел, кожа выглядела гладкой. Я достала из сумки трикотажный комплект ярко-бирюзового цвета, состоящий из шортиков и футболки. Надев, снова подошла к зеркалу. Цвет гармонировал с моей загорелой кожей, серо-голубые глаза казались ярче, только волосы меня уже начинали раздражать. Черная краска смывалась, корни отросли, голова из-за этого выглядела неопрятной. Но я решила, что больше не буду окрашивать волосы в такой ненатурально-угольный цвет. Мне хотелось вернуть естественность. Оглядев себя, я подумала, что лучший выход – сделать очень короткую спортивную стрижку. А пока забрала волосы в тугой хвост.
Мама уже звала меня. Я достала третью по величине тарелку из набора, подаренного Мариной.
Когда я вошла на кухню и увидела огромные блюда с наваленными на них горами картофельного пюре и свиными отбивными с полоской сала по краю, то содрогнулась. Но раньше я обычно так и обедала. В плетеной хлебнице возвышались стопками ломти белого батона, маринованные огурцы и помидоры лежали в глубокой миске.
– Суп будешь? – спросила мама. – И куда ты так вырядилась? Какой красивый костюмчик! Там купила? Дорого, поди! Зачем за стол в нем? Халат бы надела! И что это за тарелочка?
– Я сейчас ем только из нее, – сообщила я и поставила на стол. – А костюм этот дома буду носить! Хватит с меня старых драных халатов! Себя любить нужно!
– Чего? – изумилась мама и застыла с половником в руке.
