Дэниел сказал, безнадежно уронив руки:
– Я не могу допустить, чтобы вы пострадали от моего бездействия, партнер Элайдж, но в данных обстоятельствах мне остается только бездействовать. Логически это неоспоримо, Я не стану ничего предпринимать и полагаюсь на то, что вы останетесь живы и невредимы.
Вот-вот, подумал Бейли. Одна только логика – больше у робота ничего нет за душой. Логика говорит Дэниелу, что он окончательно побежден. Рассудок мог бы подсказать ему, что все случайности предугадать невозможно и противная сторона тоже может допустить ошибку.
Но нет. Роботы руководствуются логикой, а не здравым смыслом.
Бейли снова кольнул стыд, и он не мог не поддаться желанию утешить Дэниела.
– Послушайте, Дэниел, даже если бы я подвергался опасности – а это не так, – поспешно добавил он, покосившись на других роботов, – то такова моя работа. Мне за то и платят. Моя работа состоит в том, чтобы охранять все человечество в целом, так же как ваша – в том, чтобы охранять отдельного человека. Понимаете?
– Нет, партнер Элайдж.
– Потому, что вы так созданы, Поверьте мне на слово – будь вы человеком, вы бы поняли.
Дэниел склонил голову в знак согласия и остался стоять недвижимо, а Бейли медленно вышел из комнаты. Трое роботов расступились перед ним и устремили свои фотоэлектрические глаза на Дэниела.
Бейли шел, так сказать, к свободе, и от сознания этого его сердце сильно билось – но вдруг пропустило удар. Перед ним возник новый робот.
Что еще стряслось?
– Чего тебе, бой? – рявкнул Бейли.
– Вам пакет, хозяин, от заместителя директора Службы Безопасности.
Бейли взял у робота запечатанную капсулу, и она тут же раскрылась. Внутри лежала свернутая бумага с написанным от руки, красивым почерком, текстом. Бейли не удивился. Солярия, должно быть, располагала отпечатками его пальцев, – ведь капсула могла раскрыться только от прикосновения адресата.
Он прочел бумагу, и на его продолговатом лице отразилось удовлетворение. Это было официальное разрешение на личные визиты. Требовалось, правда, согласие и другой стороны, но солярианам предписывалось оказывать всяческое содействие «агентам Бейли и Оливо».
Аттлбиш капитулировал – на это указывало и то, что фамилию землянина он поставил первой. Добрый знак, чтобы начать наконец вести следствие, как полагается.
Бейли снова летел аэропланом, как из Нью-Йорка в Вашингтон, но с одной разницей. Этот аэроплан не был затемнен – окна оставили незаслоненными.
День выдался ясный и солнечный. С того места, где сидел Бейли, окна выглядели как голубые лоскуты – одинаковые и однообразные. Бейли старался не прятаться и зарывался головой в колени лишь тогда, когда становилось совсем уж невмоготу.
На эти муки он пошел по собственной воле. И все потому, что его просто распирало чувство триумфа, свободы, сознание того, что он, поборов сначала Аттлбиша, а потом Дэниела, утвердил перед космонитами достоинство Земли.
Начал он с того, что прошел по открытому месту в поджидавший его аэроплан, испытывая легкое, почти приятное головокружение, и в приступе маниакальной самоуверенности приказал не затемнять окон.
Надо привыкать, сказал он себе – и не отводил глаз от синевы, пока не заколотилось сердце и комок в горле не вырос до нестерпимых размеров.
Приходилось время от времени – все чаще – зажмуривать глаза и закрывать руками голову. Самоуверенность потихоньку утекала, и даже прикосновение к кобуре со свежезаряженным бластером не могло остановить течь.
Бейли старался сосредоточиться на плане своих действий. Сначала изучить образ жизни на планете. Набросать фон, на котором все держится, иначе он ни в чем не разберется.
Повидаться с социологом!
Он спросил у робота, кто самый известный социолог на Солярии. Лучше всего в роботах то, что они не задают вопросов.
Робот назвал ему фамилию, перечислил основные данные и заметил, что сейчас у социолога, скорее всего, второй завтрак и он может попросить перенести сеанс.
– Второй завтрак? – возмутился Бейли, – Не смеши меня. Полдень только через два часа.
– Я ориентируюсь на местное время, хозяин, – сказал робот.
Бейли понял не сразу. В земных Городах периоды сна и бодрствования, то есть день и ночь, были искусственными, приспособленными для нужд человека и планеты. А на такой планете, как эта, лежащей нагишом под солнцем, день и ночь вовсе не зависят от людей, а попросту навязываются им.
Бейли попытался представить себе планету в виде сферы, которая при вращении то освещается солнцем, то нет. Это ему плохо удавалось, и он почувствовал презрение к сверхчеловекам, позволяющим движению планеты диктовать им такой существенный фактор, как время.
– Все равно, свяжись с ним, – сказал он роботу.
Самолет встречала группа роботов, и Бейли забила крупная дрожь, когда он снова вышел на воздух. Он сказал ближайшему роботу:
– Дай-ка я обопрусь на твою руку, бой. Социолог ждал его в конце длинного холла, напряженно улыбаясь,
– Добрый день, мистер Бейли.
– Добрый день, сэр, – едва дыша, кивнул Бейли. – Можно попросить вас затемнить окна?
– Уже сделано. Я кое-что знаю о Земле. Прошу за мной.
Бейли сделал усилие и последовал за хозяином без помощи робота, на приличном расстоянии от того, через холл и лабиринт коридоров. Наконец он уселся в большой и красиво обставленной комнате и порадовался, что можно отдохнуть.
Вдоль стен шли неглубокие закругленные ниши, в которых стояли розовые с золотом скульптуры. Абстрактные изваяния радовали глаз, хотя на первый взгляд ничего не означали. Предмет, похожий на большой ящик, увешанный белыми цилиндрами и со множеством педалей, был, скорее всего, музыкальным инструментом,
Бейли посмотрел на социолога – тот выглядел точно так же, как собственное изображение, с которым Бейли разговаривал днем. Высокий, худой, с белоснежными волосами. Его лицо поразительно напоминало клин, нос выдавался, живые глаза сидели глубоко в глазницах.
Звали его Ансельмо Квемот.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пока Бейли не счел, что более или менее овладел своим голосом. Первые его слова не имели никакого отношения к следствию и вылетели как-то непроизвольно:
– Можно мне чего-нибудь выпить?
– Чего, например? – Голос у социолога был слишком высокий, чтобы считаться приятным. – Желаете воды?
– Предпочел бы что-нибудь покрепче, Социолог крайне растерялся – как видно, обязанности гостеприимства были ему незнакомы.
А ведь так оно и есть, подумал Бейли. В мире, где люди общаются на расстоянии, никто никого не угощает.
Робот принес глазированную чашечку со светло-розовым напитком. Бейли осторожно понюхал его и с куда большей осторожностью попробовал на вкус. Жидкость согрела рот и не без приятности прошла вниз по пищеводу. Бейли отпил глоток.
