– Он любил вас, – пробормотал Бейли.
– Любил – меня? Ему сгодился бы любой младенец, да только других ему было взять неоткуда. Ему требовалось, чтобы рядом с ним рос ребенок – развивающийся мозг. Он хотел тщательно изучить пути его развития, систему роста. Для этой цели он поместил меня в аномальную среду и подверг тонкому экспериментированию, совершенно не считаясь с моей человеческой личностью.
– Не могу поверить. Даже если вы интересовали его как предмет изучения, это не мешало ему любить вас саму.
– Нет! Вы рассуждаете как землянин. Возможно, на Земле как-то считаются с биологическими связями. Но не здесь. Я была для него экспериментальным объектом. И точка.
– Даже будь так вначале, доктор Фастольф не мог вас не полюбить, беспомощное существо, вверенное его заботам. Даже не будь биологической связи, даже будь вы, к примеру, зверьком, он научился бы любить вас.
– Ах, научился бы? – повторила она с горечью. – Вы понятия не имеете, как сильно равнодушие у таких людей, как доктор Фастольф. Если бы для расширения его познаний понадобилась моя смерть, он не колебался бы ни секунды.
– Доктор Василия, это чушь. Он был с вами таким добрым и заботливым, что пробудил в вас ответную любовь. Я знаю… Вы… вы предлагали ему себя.
– Он вам и это сообщил? Ну конечно! Ни на секунду даже сейчас он не задумался, а будет ли мне приятна такая откровенность. Да, я предлагала ему себя. А что? Он был единственным человеком, которого я знала близко. Внешне он был со мной очень нежен, а его истинных целей я тогда не понимала. Естественно, я искала его. К тому же он позаботился, чтобы меня познакомили с сексуальной стимуляцией в контролируемых условиях. А контроль определял он. Я неизбежно должна была рано или поздно обратиться к нему. Непременно – ведь никого другого не было. А он мне отказал!
– И вы возненавидели его за это?
– Нет! Не сразу. Прошли годы. Хотя мое сексуальное развитие было заторможено и изуродовано и от последствий я не избавилась по сей день, я его не винила. Я же знала так мало! И находила для него оправдания: он очень занят, у него есть другие, ему требуется женщина более зрелая… Вы поразились бы, с каким хитроумием я изобретала причины для его отказа. Только через несколько лет я осознала какую-то странность и сумела добиться объяснения лицом к лицу. «Почему ты отказал мне? – спросила я. – Согласись ты, это могло бы направить меня по верному пути, решить все проблемы».
Она сглотнула, умолкла и на секунду закрыла лицо ладонью. Бейли ждал, парализованный смущением. Лица роботов не выражали ничего. (Да Бейли и не знал, способны ли они ощущать какой-либо дисбаланс в позитронных связях, который был бы аналогом человеческого смущения.)
Василия продолжала, несколько успокоившись:
– Он уклонялся от ответа как мог дольше, но я снова и снова спрашивала: «Почему ты отказал мне?» Сексом он занимался. Мне было известно несколько случаев… Помню, я вдруг подумала, что, может быть, он предпочитает мужчин. Если о детях нет речи, личные предпочтения никого не касаются, а некоторым мужчинам женщины неприятны. Или наоборот. Однако с мужчиной, которого вы называете моим отцом, дело обстояло не так. Он наслаждался женщинами… иногда молодыми такими же молодыми, какой была я, когда предложила ему себя. «Почему ты отказал мне?» В конце концов он ответил. Догадайтесь что?
Она замолчала и насмешливо ждала, чтобы он что-нибудь сказал.
Бейли поежился и промямлил:
– Он не хотел заниматься любовью с собственной дочерью?
– Не говорите чуши! При чем здесь это? Учитывая, что на Авроре редкий мужчина знает своих дочерей, то каждая его любовница на несколько десятилетий моложе его может… Но неважно. Это понятно само собой. А ответил он… Как хорошо я помню каждое слово! Ответил он: «Дура! Если я свяжу себя с тобой таким образом, я же не сумею сохранить объективность и не смогу изучать тебя!» В то время я уже знала о его интересе к человеческому мозгу. Я даже последовала его примеру и сама стала робопсихологом. Я работала с Жискаром и экспериментировала с его программированием. И получалось у меня отлично, правда, Жискар?
– Правда, Крошка Мисс, – ответил Жискар.
– И я увидела, что человек, которого вы называете моим отцом, не смотрит на меня как на личность. Он был готов исковеркать меня до конца моей жизни, лишь бы не рискнуть своей объективностью! Его наблюдения значили для него больше моей нормальности! В ту минуту я поняла, что такое я и что такое он – и порвала с ним.
Наступила гнетущая тишина.
У Бейли стучало в висках. Ему хотелось спросить – но не могли бы вы учесть эгоцентризм великого ученого? Всю важность проблемы? Не могли бы вы быть снисходительной к словам, вероятно, сказанным в раздражении человеком, которого принудили обсуждать то, чего он обсуждать не хотел? И разве ярость Василии сейчас не то же самое чувство? Разве ее зацикленность на собственной «нормальности» (что бы она ни подразумевала под этим), нежелание считаться, быть может, с важнейшими двумя проблемами, стоящими перед человечеством, – природой человеческого мозга и освоением Галактики, – не представляет собой тот же эгоцентризм, но гораздо менее оправданный?
Но спросить об этом вслух он не мог. Не знал, как заставить ее понять, да и понял ли бы он сам, если бы она ответила?
Что он делает на этой планете? Понять их нравы и обычаи ему не удавалось, сколько бы их ему ни растолковывали. А они не могли понять его моральных ценностей.
– Извините, доктор Василия, – сказал он тоскливо. – Я понимаю, что вы сердитесь, но если на минуту вы забудете про свой гнев и вместо этого подумаете о докторе Фастольфе и убитом роботе, то убедитесь, что речь идет о совершенно разных вещах. Даже если доктор Фастольф и хотел наблюдать за вами как за объектом исследований, пусть и ценой вашего счастья, отсюда и на миллион световых лет не следует, что у него могло возникнуть желание уничтожить человекоподобного робота, свое последнее достижение.
Василия побагровела и закричала:
– Разве нельзя понять, землянин, о чем я говорю? Разве я стала бы рассказывать о том, о чем рассказала, только потому, что решила бы, будто вам – да и кому угодно еще – будет интересна грустная история моей жизни? По-вашему, мне приятно выворачиваться наизнанку? Я рассказала это для того лишь, чтобы доказать вам, что доктор Хэн Фастольф, мой биологический отец, как вы не устаете мне напоминать, действительно уничтожил Джендера. Конечно, это был он. До сих пор я молчала, потому что до вас ни у кого не хватило идиотизма спросить меня – и еще из-за сохранившегося у меня нежелания вредить этому человеку. Но теперь, когда вы спросили, я заявляю, что это он, клянусь Авророй. И буду повторять это везде и перед всеми. Официально, если понадобится. Доктор Хэн Фастольф уничтожил Джендера Пэнелла. Я абсолютно уверена. Теперь вы довольны?
42
Бейли в ужасе уставился на женщину, потерявшую контроль над собой. Он пробормотал что-то бессвязное и повторил:
