Гремионис вздернул голову – гневным движением, как он видимо, полагал, но должного эффекта не полнилось из-за общей мягкости выражения его лица.
– Послушайте, – сказал он, – это не Земля. Мы здесь находимся под за-щи-той. На вашей перенаселенной планете люди вынуждены обитать в ульях, в муравейниках. Вы толкаете друг друга, не даете дышать друг другу, и это не имеет значения. Одна жизнь, миллион жизней – это не имеет значения.
– Вы начитались исторических романов, – сказал Бейли. стараясь, чтобы его голос не прозвучал презрительно.
– Конечно. И в них все изображено очень точно. На планете, где живут миллиарды людей, иначе и быть не может. А на Авроре жизнь каждого из нас дра-го-цен-на. Нас защищают физически – каждого из нас! – наши роботы, так что на Авроре не бывает даже драк, не говоря уж об убийствах!
– Если не считать Джендера.
– Но это же не убийство. Он был робот. А наше Законодательное собрание защищает нас от посягательств другого рода. Комиссия защиты личности относится отрицательно – очень и очень отрицательно – к любым действиям, которые злонамеренно причиняют вред репутации или общественному положению гражданина. У аврорианца, который повел бы себя как вы, неприятностей было бы хоть отбавляй. Когда же землянин позволяет себе… ну…
– Я веду расследование по приглашению Законодательного собрания, насколько мне известно. Полагаю, без согласия Собрания доктор Фастольф не мог бы вызвать меня сюда.
– Пусть так, но это не дает вам права выходить за рамки нормального расследования.
– И вы собираетесь обратиться с этим в Собрание?
– Я собираюсь настаивать, чтобы глава Института…
– Кстати, как его зовут?
– Келден Амадиро. Я намерен просить его доложить об этом Собранию, а он его член, позвольте вам сказать, один из лидеров партии глобалистов. А потому, по-моему, вам лучше без экивоков объяснить Глэдии, что я ни в чем не виновен.
– Буду рад, мистер Гремионис, потому что у меня создалось впечатление, что вы действительно невиновны, но как я могу быть полностью уверенным, если вы не разрешаете мне задать вам несколько вопросов?
Гремионис нерешительно помолчал, а потом с вызовом откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и сказал, неудачно изобразив спокойную небрежность:
– Задавайте. Мне скрывать нечего. А когда закончите, извольте немедленно поговорить с Глэдией по трехмернику позади вас и сказать ей то, что я требую, не то вам придется так скверно, что вы и вообразить не можете.
– Я понял. Но сначала… Как давно вы знакомы с доктором Василией Фастольф, мистер Гремионис? Или с доктором Василией Алиеной, если вам она известна под этой фамилией?
Гремионис замялся, а потом сказал с напряжением в голосе:
– Почему вы задаете этот вопрос? Какое он имеет отношение к делу?
Бейли вздохнул, и его угрюмое лицо помрачнело еще больше.
– Хочу напомнить, мистер Гремионис, что вам нечего скрывать и что вы намерены убедить меня в своей невиновности, чтобы я в свою очередь убедил в ней Глэдию. Просто скажите, как давно вы знакомы с доктором Василией. Если вы с ней не знакомы, так и ответьте, но будет только честно предупредить вас, что, по словам доктора Василии, вы с ней близко знакомы. Во всяком случае, настолько, чтобы предложить себя.
Гремионис как будто расстроился. Он сказал дрожащим голосом:
– Не понимаю, почему это надо во что-то раздувать. Предлагать себя – общепринятый социальный обычай, который никого третьего не касается. Ну да вы-то землянин, вот и зациклились на этом.
– Насколько я понял, она вашего предложения не приняла.
Гремионис уперся в колени стиснутыми кулаками.
– Принять или не принять – это ее дело. Кое-кто предлагал мне себя, а я отказывал. Тут нет ничего такого.
– Ну хорошо. Как давно вы с ней знакомы?
– Несколько лет. Около пятнадцати.
– Вы были знакомы с ней, когда она еще жила у доктора Фастольфа?
– Тогда я был еще ребенком, – ответил Гремионис краснея. – Когда я только-только кончил курс и стал персональным художником, меня пригласили смоделировать для нее костюмные ансамбли. Они ей понравились и с тех пор она пользовалась только моими услугами. В этой сфере, разумеется.
– Значит, вы заняли свое нынешнее положение, так сказать, официального персонального художника Института робопсихологии по ее рекомендации?
– Она знала мою квалификацию. Я прошел отборочные испытания наравне с другими и занял свое положение по праву.
– Тем не менее она вас рекомендовала?
– Да, – сердито буркнул Гремионис.
– И вы чувствовали, что можете достойно ее отблагодарить, предложив себя?
Гремионис поморщился и облизнул губы, словно избавляясь от неприятного вкуса.
– Это от-вра-ти-тельно! Видимо, землянин иначе и думать не способен. Мое предложение означало только, что я хотел его сделать.
– Потому что она привлекательна и душевна?
Гремионис замялся.
– Ну, особенно душевной я бы ее не назвал, – сказал он осторожно. – Но привлекательна она бесспорно.
– Мне говорили, что вы предлагаете себя кому ни попадя без всякого разбора.
– Это ложь.
– В каком смысле ложь? Что вы себя предлагаете всем или что мне об этом сказали?
– Что я предлагаю себя всем. Кто вам это сказал?
– Мне кажется, ответ на ваш вопрос нецелесообразен. Вам понравится, если я буду называть вас как источник неприятной кому-то информации? Были бы вы со мной откровенны, если бы так думали?
– Ну, в любом случае тот, от кого вы это услышали, лгал.
– Возможно, это было просто преувеличение для пущего эффекта, Вы предлагали себя кому-нибудь еще до доктора Василии?
Гремионис отвел глаза:
– Раза два. Но не серьезно.
– А к доктору Василии вы относились серьезно?
– Ну-у…
– Насколько я понял, вы предлагали себя ей несколько раз вопреки аврорианскому обычаю.
– А! Аврорианский обычай… – в бешенстве начал Гремионис, но тут же взял себя в руки и нахмурился. – Послушайте, мистер Бейли, могу я говорить с вами строго конфиденциально?
– Да. Все мои вопросы имеют целью установить, что вы не имели отношения к смерти Джендера. Как только я удостоверюсь в этом, можете не сомневаться, что я сохраню в тайне все, что услышу от вас.
– Ну хорошо. В этом нет ничего дурного, и я ничуть не стыжусь, поймите. Просто я не люблю размениваться и имею право жить по-своему, верно?
– Безусловно, – ответил Бейли сочувственно.
– Видите ли, по-моему, секс тогда прекрасен, когда между партнерами возникла глубокая любовь и нежность.
