– Мне кажется, это так и есть.
– Ну а тогда никого другого больше не нужно, так?
– Звучит логично.
– Я всегда грезил, как найду идеального партнера и никого больше не стану искать. Это называется моногамией. На Авроре она не существует, но на некоторых мирах ее соблюдают. И на Земле тоже, верно, мистер Бейли?
– В теории, мистер Гремионис.
– Это то, что нужно мне, Я ищу уже давно. Иногда я экспериментирую с сексом, но мне всегда чего-то не хватает. И вот я познакомился с доктором Василией, и она призналась мне… Ну, люди бывают очень откровенны со своими персональными художниками, потому что его работа – глубоко личная… И это уж совсем конфиденциально.
– Так продолжайте же.
Гремионис облизнул губы.
– Если то, о чем я сейчас расскажу, станет известно еще кому-то, я погиб. Она сделает все, чтобы я больше не получал заказов. Вы действительно уверены, что это имеет отношение к делу?
– Не сомневайтесь, мистер Гремионис, это может оказаться решающим.
– Ну, в таком случае… – Гремионис явно не поверил до конца. – Так вот: из того, что проскальзывало в разговорах доктора Василии со мной, мне стало ясно… – его голос понизился до шепота, – что… что она девственница.
– Ах так, – сказал Бейли негромко (вспомнив непоколебимое убеждение Василии, что отец исковеркал ее жизнь своим отказом, – теперь ему стал понятен источник ее ненависти к отцу).
– Это меня взволновало. Мне казалось, что ода будет всецело моей, что я буду единственным для нее. Не могу выразить, как много это для меня значило. Она сразу стала невообразимо прекрасной в моих глазах, и я искал ее всем моим существом.
– И вы предложили ей себя?
– Да.
– И не один раз. Ее отказы вас не обескураживали?
– Они только подтверждали ее девственность, если можно так выразиться, и возбуждали во мне новый пыл. Трудности усиливали влечение. Не знаю, как объяснить, и полагаю, вы не поймете.
– Отчего же, мистер Гремионис? Я вас понимаю. Но потом вы перестали предлагать себя доктору Василии.
– Ну-у… да.
– И начали предлагать себя Глэдии?
– Ну-у… да.
– Неоднократно?
– Ну-у… да.
– Почему? Чем объяснялась такая перемена?
– Доктор Василия наконец абсолютно ясно дала понять, что никаких шансов у меня нет, а тут появилась Глэдия, так похожая на доктора Василию и… и… вот так.
– Но Глэдия не девственница, – заметил Бейли. – Она была замужем на Солярии, а на Авроре, как мне говорили, экспериментировала довольно широко.
– Я об этом знал, но она… прекратила. Видите ли, она по рождению солярианка и не вполне понимает обычаи Авроры. И прекратила, потому что ей не нравится «неразборчивость», как она выражается.
– Она вам это сказала?
– Да. На Солярии признается только моногамия. Брак ее не был счастливым, но это – обычай, в котором ока воспитывалась, а потому аврорианская манера ей никакой радости не давала, когда она ее испробовала. А моногамия – как раз то, что влечет меня. Ну, понимаете?
– Понимаю. Но как вы с ней познакомились?
– Очень просто. Она участвовала в гиперволновой передаче, когда приехала на Аврору – романтичная беглянка с Солярии. И у нее была роль в той драме…
– Да-да. Но ведь было и что-то еще, верно?
– Не понимаю, о чем вы.
– Разрешите мне высказать догадку. Не наступил ли момент, когда доктор Василия сказала, что отказывает вам раз и навсегда… и не предложила ли она вам альтернатив у?
– Так вам сказала доктор Василия?! – вдруг вспылил Гремионис.
– Прямо – нет, но, полагаю, я тем не менее верно понял, что произошло. Разве она не сказала, что вам имело бы смысл познакомиться с только что поселившейся на Авроре молодой солярианкой, протеже доктора Фастольфа? И, возможно, доктор Василия упомянула, что, по общему мнению, эта молодая женщина, Глэдия, очень на нее похожа, но моложе, с более мягким характером? Короче говоря, разве доктор Василия не толкала вас перенести ваше внимание с нее на Глэдию?
Гремионис явно мучился. Он то взглядывал на Бейли, то отводил глаза. Впервые Бейли уловил в глазах космонита испуг – или боязливое почтение. (Бейли тряхнул головой: только не радоваться, что ему удалось взять верх над космонитом! Верный способ утратить объективность.)
– Ну? – сказал он. – Я ошибаюсь или нет?
Гремионис ответил еле слышно:
– Так, значит, в гиперволновке преувеличений не было и вы действительно способны читать чужие мысли?
50
– Я просто задаю вопросы, – спокойно ответил Бейли – а вы мне не ответили. Так я ошибаюсь или нет?
– Произошло это не совсем так. Отчасти. О Глэдии она со мной говорила, но… – Гремионис закусил нижнюю губу, а потом сказал: – Но по сути все было, как вы предположили. Именно так, как вы описали.
– И вы не были разочарованы? Вы убедились, что Глэдия правда похожа на доктора Василию?
– В какой-то мере. – Глаза Гремиониса посветлели. – Но это не настоящее сходство. Поставьте их рядом и сразу увидите разницу. Глэдия гораздо грациознее, деликатнее и… и с ней весело.
– Вы предлагали себя Василии, после того как познакомились с Глэдией?
– Вы с ума сошли! Нет конечно.
– Но Глэдии предлагали?
– Да.
– И она вам отказала?
– Ну да. Но поймите, она хотела быть твердо уверенной. Как и я. Подумайте, какую ошибку совершил бы я, добившись согласия доктора Василии! Глэдия опасается такой ошибки, и я ее не виню.
– Но вы-то не считаете, что она сделает ошибку, дав вам согласие, и потому предложили себя еще раз… и еще… и еще.
Гремионис растерянно посмотрел на Бейли и содрогнулся. Он выпятил нижнюю губу, как обиженный ребенок.
– Вы выражаетесь оскорбительно…
– Простите, ничего оскорбительного я не подразумеваю. Пожалуйста, ответьте на вопрос.
– Да, не один раз.
– А сколько именно?
Я не считал. Четыре раза. Ну-у… пять. Или больше.
– И она вам отказывала?
– Да. Иначе зачем бы мне было предлагаться снова?
– Она отказывала вам раздраженно?
– Нет. Глэдия не такая. Очень ласково.
– Это толкнуло вас предложить себя еще кому-то?
– Что?
– Ведь Глэдия вас отвергла. И, естественно, вы могли бы предложить себя кому-нибудь еще. И почему нет? Если Глэдии вы не нужны…
– Нет! Мне никто другой не нужен!
