Внизу, в приемном отделении, костяшка номер четыре посылала страшные и ужасные сигналы в переговорное устройство главных ворот. Вероника знала, какую надо нажать кнопку.
— Я сигналю вам по этой чертовой штуковине уже десять чертовых минут, а моя мать тем временем умирает! — Джонс Гочкис был расстроен. — Что за херню вы там затеяли?!
— Мне пришлось помочь доктору Конуэю удерживать вашу мать, мистер Гочкис.
— Удерживать? Из-за плеврита?!
Вероника нажала на переключатель, и, как мы надеялись, ворота по ту сторону прилежавшей к дому территории широко распахнулись. (Предвижу, что читатель, любящий писать письма, может спросить, почему мы не воспользовались этим самым переключателем для побега. Объясняю, что ворота автоматически закрывались через сорок секунд; что за столом с переключателем обычно сидел кто-нибудь из персонала; и что за оградой на много миль тянулись болотистые пустоши, где властвовала зима.) Доносившийся сквозь морозную дымку скрип шин становился все громче. Эрни укрылся в заднем кабинете, а я встретил внедорожник на крыльце. На водительском месте сидела жена Джонса Гочкиса.
— Как она? — спросил Гочкис, взбегая по ступенькам.
— Все еще с нами, мистер Гочкис, все еще спрашивает вас.
— Слава богу! Это вы Конуэй?
Мне хотелось уклониться от медицинских вопросов.
— Нет, доктор у вашей матери, я просто здесь работаю.
— Никогда вас не видел.
— Собственно, моя дочь работает здесь приходящей нянечкой, но из-за нехватки людей и внезапной болезни вашей матери меня попросили посидеть за столом в приемном покое. Отсюда и задержка с открытием главных ворот.
Его жена хлопнула дверцей машины.
— Джонс! Слышишь? Здесь ниже нуля, а твоя мать умирает. Не могли бы мы разобраться с ошибками протокола позже?
Появилась Вероника в ночном чепце с блестками.
— Мистер Гочкис? Мы с вами несколько раз виделись. Ваша матушка — моя лучшая здесь подруга. Пожалуйста, поспешите к ней. Она у себя в комнате. Доктор считает, что передвигать ее слишком опасно.
Джонс Гочкис готов был учуять какой-то подвох, но как он мог заподозрить, что этот божий одуванчик участвует в обмане и заговоре? Раздраженные вопли жены заставили его поспешить по коридору.
Я снова был на месте водителя. Эрни погрузил в багажник свою артрическую приспособу и немыслимое количество шляпных коробок, а сам впрыгнул на пассажирское место. Я не менял машину после ухода мадам X., а вклинившиеся годы не сбрасывались с той легкостью, на какую я надеялся. Черт возьми, какая педаль к чему относится? Акселератор, тормоз, сцепление, зеркало, сигнал, руль. Я потянулся за ключом зажигания.
— Чего вы ждете? — спросил Эрни.
Мои пальцы настаивали: ключа нет.
— Быстрее, Тим, быстрее!
— Нет ключа. Нет этого чертова ключа.
— Он всегда оставляет ключ в замке!
Мои пальцы настаивали, что ключа нет.
— За рулем была его жена! Она забрала ключи! Чертова баба забрала ключи с собой! Святой чертов Иуда, что же нам теперь делать?
Эрни поискал ключ на приборной доске, в бардачке, на полу.
— Вы можете завести ее без ключа? — спросил я с отчаянием в голосе.
— Не раскисайте! — крикнул он в ответ, роясь в пепельнице.
Домино пять стояло вертикально, словно приклеенное «Суперклеем».
— Простите, — сказала Вероника.
— Посмотрите под солнечным щитком!
— Здесь ничего, кроме чертова… чертова… чертова…
— Простите, — сказала Вероника — Это не ключ от машины?
Мы с Эрни оглянулись и, увидев ключ от американского замка, хором провыли: «Не-ееееееттт!» Мы взвыли снова, когда увидели, что по освещенному дежурным освещением коридору из пристройки, где находилась столовая, несется Уизерс, а за ним по пятам поспевают Гочкисы.
— Ох, — сказала Вероника. — Этот толстенький тоже выпал…
Мы видели, как Уизерс добежал до приемного отделения. Через стекло он смотрел прямо на меня, передавая ментальный образ ротвейлера, терзающего тряпичную куклу, сшитую по образу Тимоти Лэнгленда Кавендиша в возрасте шестидесяти шести без четверти лет. Эрни запер все двери, но какой нам от этого прок?
— А как насчет этого?
Уж не покачивала ли Вероника перед моим носом ключом от машины? С логотипом «Рейнджровер»?
— Да-а-а-а-а-а!!! — возопили мы с Эрни.
Уизерс распахнул парадную дверь и одним прыжком преодолел все ступеньки.
Я нащупал ключи и выронил их.
Уизерс полетел кубарем, поскользнувшись на замерзшей луже. Я ударился головой о рулевое колесо, и раздался рев клаксона. Уизерс дергал ручку запертой дверцы. Пока я шарил рукою по полу, внутри черепа у меня вспыхивали фейерверки боли. Джон Гочкис вопил:
— Выметайте свои костлявые скелеты из моей машины, иначе я подам в суд… Дьявольщина, да я по-любому подам!
Уизерс колотил в мое окно дубинкой, нет, это был его кулак; по стеклу царапало кольцо с драгоценным камнем супруги Гочкиса; ключ каким-то образом скользнул в замок зажигания; двигатель взревел и ожил; приборная доска осветилась волшебными огоньками; Чет Бейкер пел «Давай затеряемся»;
[193]
Уизерс висел на двери и колотил в нее; Гочкисы корчились в свете фар, как грешники Эль Греко;
[194]
я перевел внедорожник на первую скорость, но он скорее тащился, чем двигался, потому что был на ручном тормозе; «Дом Авроры» светился, как НЛО из «Близких контактов»;
[195]
я отмахнулся от чувства, что много раз прежде переживал этот самый момент; снял ручной тормоз, ударил бампером Уизерса; переключился на вторую скорость; Гочкисы не тонули, но раскачивались на волнах, те унесли их, и мы оторвались!
Я ехал вокруг пруда, в сторону от ворот, потому что миссис Гочкис оставила внедорожник смотрящим в эту сторону. Посмотрел в зеркало — Уизерс и Гочкисы мчались за нами, словно чертовы спецназовцы.
