Открывается дверь, впуская запах чистого, промытого дождем воздуха. Входят четыре старшеклассницы, но одна из них — совершенно, совершенно особенная. Она сияет и переливается, как квазар. Я понимаю, это звучит глупо — но что поделаешь, если она светится!
Три вертихвостки сразу бросились к прилавку. Хорошенькие, спору нет, но можно подумать, что все трое вылупились из одного яйца. Волосы одинаковой длины, губки одного цвета, одинаковые фигуры в одинаковой школьной форме. Одна из них — видимо, заводила — жеманным и капризным голосом требует последний хит, от которого сейчас балдеют все подростки.
Я не очень-то прислушиваюсь к ним. Я не умею описывать женщин, не то что Такэси или Кодзи. Но если вы слышали «После дождя» Дюка Пирсона
[11]
— то вот, четвертая так же чиста и прекрасна.
Она остановилась у окна и смотрит на улицу. Что ее там привлекает? Чувствуется, что она стесняется своих одноклассниц. Да и как может быть иначе! Она — такая живая и настоящая рядом с этими картонными куклами. Она живет настоящей жизнью, которая и делает ее такой настоящей, и мне хочется узнать эту жизнь, прочесть, как книгу. У меня появилось дико странное чувство. Точнее, я подумал… Не помню точно, что я подумал… Впрочем, вряд ли я думал вообще…
Она замерла и слушает музыку! Боится шевельнуться, чтоб не вспугнуть музыку.
— Так есть у вас этот диск или нет, я спрашиваю? — повысила голос вырезанная по трафарету девчонка. Наверное, нужно долго тренироваться, чтобы ваш голос зазвучал так противно.
Две другие захихикали.
У заводилы зазвонил телефон, и она вынимает трубку.
Я разозлился на девиц из-за того, что мешают смотреть на четвертую.
— Слушайте, наш магазин для коллекционеров. То, что вам надо, продается в ларьках с игрушками у метро.
Богатые девчонки из Сибуи — дворняжки, откормленные трюфелями. Девушки в баре у Мамы-сан — те вынуждены были пройти суровую школу выживания. Им нельзя потерять клиентов, нельзя потерять лицо, нельзя потерять себя. Да, жизнь оставила на них глубокие шрамы. Но они уважают себя, и это сразу видно. Они уважают друг друга. И я уважаю их. Они настоящие.
А в этих девчонках, которые молятся на глянцевые журналы, в них нет ничего настоящего. У них журнальное выражение лица, они щебечут на журнальном языке и одеты все по-журнальному. Они сами сделали свой выбор. Не знаю, можно ли их винить. Конечно, шрамы не украшают. Но посмотрите! Эти девчонки такие же пустые, глянцевые, одинаковые и бездушные, как их журналы.
— Мальчик слегка не в духе сегодня? Подружка продинамила? — Заводила наклоняется над прилавком и трясет головой в нескольких сантиметрах от меня.
Я представляю, как она с таким же выражением лица переходит из бара в бар, из бара в автомобиль, из автомобиля в дом свиданий.
Подружки прыскают со смеху и оттаскивают ее прежде, чем я успеваю придумать в ответ что-нибудь остроумное. У двери они мешкают.
— Ну, что я тебе говорила! — фыркает одна девица.
Другая все еще болтает по телефону.
— Понятия не имею, где мы, — говорит она. — Какой-то паршивый магазин возле паршивого сарая. А ты где?.. Так ты идешь? — Заводила поворачивается к ней, а она все так же стоит у окна и слушает Мэла Уолдрона.
«Нет, — гипнотизирую ее. — Скажи „нет“ и останься со мной, в моем углу».
— Повторяю, — отчеканивает заводила, — Ты — идешь — с — нами?
Может, она глухонемая, думаю я.
— Да, пожалуй, — откликается она удивительным голосом. Таким живым и настоящим.
«Оглянись, — умоляю я, — Оглянись. Взгляни на меня. Хотя бы раз — взгляни на меня».
В дверях она оборачивается и смотрит на меня через плечо. Мое сердце подпрыгнуло, как на батуте, а она следом за остальными вышла на улицу.
* * *
Вишневые деревца подают кое-какие надежды. Коричневые ветки на концах припухли, и сквозь кору вот-вот прорежутся почки. Голуби курлычут и прохаживаются с важным видом. Меня давно интересует — они напускают на себя важность, чтобы произвести впечатление на противоположный пол, или они задаваки по натуре? Вот что следовало бы изучать в школьной программе. А не всякую чепуху типа «как называется столица Монголии». Воздух стал теплым и влажным. На улице чувствуешь себя, будто залез в палатку. Слышно, как в соседнем здании дрель вгрызается в бетон. Такэси сказал — готовится к открытию очередной магазин спортивного снаряжения для серфинга и водных лыж. Просто диву даешься, сколько у нас в Токио любителей серфинга и водных лыж.
Включаю сборник Чарли Паркера на полную громкость, чтобы заглушить скрежет металла по бетону. Чарли Паркер, страстный и порочный, уж он-то не понаслышке знал, что такое безжалостность. «Расслабляясь в „Камарильо“», «Так ли глубок океан», «Все на свете — ты», «Из ниоткуда», «Ночь в Тунисе»
[12]
.
Я набрасываю на ту девушку легкую накидку, и она выскальзывает за порог, под небо Северной Африки.
Быть белой вороной, как я, — ничего хорошего. Могут и заклевать.
Однажды мы с Кодзи пошли в Роппонги, он был в ударе и завел знакомство с двумя девчонками из Шотландии. Я-то сперва подумал, что они учительницы в какой-нибудь задрипанной английской школе, но нет, оказалось — «экзотические танцовщицы». Кодзи здорово говорит по-английски — в классе всегда был из первых. Я-то не особо налегал на английский — это девчачий предмет, но, когда открыл для себя джаз, призанялся английским дома, сам, чтобы читать интервью с великими музыкантами, а они все сплошь американцы. Но читать — это одно, а говорить — совсем другое. Поэтому Кодзи приходилось работать за переводчика. Так вот, эти девчонки сказали, что у них на родине каждый стремится быть не как все. Ради этого красят волосы в такой цвет, как ни у кого, покупают одежду, как ни у кого, слушают музыку, которой никто не знает. Просто не верится! Потом они спросили: отчего здесь наоборот, все девчонки хотят походить друг на друга? Кодзи ответил: «Потому что они девчонки! Почему все копы одинаковые? Потому что они копы, вот почему». Тогда одна из этих шотландок спросила: а почему японские ребята, как обезьяны, подражают американцам? Одежда, рэп, скейтборды, стрижки. Я сказал — дело не в том, что они так уж обожают все американское, просто они отвергают все японское, доставшееся от родителей. Но поскольку собственной молодежной культуры у нас нет, вот им и приходится брать первое, что под руку попадется, а это, естественно, американское. Но вообще-то не американская культура имеет нас, а мы имеем ее.
