Вдруг иностранец заговорил! Человеческим языком!
— Простите, где вы услышали эту сказку? Вспомните, пожалуйста!
Женщина удивилась не меньше моего.
— Матушка рассказала мне ее, когда я была девочкой. А ей рассказала ее матушка. Она родилась в Монголии.
— Где в Монголии?
— Не знаю. Знаю только, что в Монголии.
— Спасибо. Простите, что побеспокоил вас.
Он подошел к двери и попросил выпустить его.
— Но я не могу вернуть вам деньги, — предупредила я его.
— Не важно. До свидания. Желаю вам всего хорошего.
Странный какой! Но он твердо решил уйти, поэтому я отодвинула засов и распахнула дверь. Ночь была звездная, но безлунная. Иностранец вышел и стал спускаться вниз, хотя собирался на вершину.
— Куда же вы? — крикнула я вслед.
Но он исчез из виду, провалился в лесную тьму.
— Что с ним? — спросила я у Дерева.
Дерево промолчало — тоже не знало, наверное.
* * *
— Мао умер!
Первым эту новость мне сообщило Дерево ярким солнечным утром. Потом ее подтвердил монах, поднимавшийся в гору. Его лицо светилось от радости.
— Хотел купить рисового вина, чтоб отпраздновать это событие, но все вино уже разобрали! Одни всю ночь проплакали. Другие проговорили о том, что нападение Советского Союза теперь неминуемо. Члены партии попрятались за закрытыми ставнями. Но большинство всю ночь веселились и запускали фейерверки.
Я поднялась по лестнице в комнату, где молоденькая девушка лежала без сна и мучилась от страха. Я знала, что она — призрак, потому что лунный свет проходил через нее насквозь и слышала она меня с трудом.
— Не бойся, — сказала я, — Дерево поможет тебе. Оно подскажет, когда нужно бежать и прятаться.
Девушка внимательно смотрела на меня. Я присела на сундук в изголовье ее кровати и запела колыбельную — ту единственную, которую знала: про кота, что плывет на лодочке по реке.
Это был добрый год. Один за другим открывались храмы, в них звонили колокола. Теперь люди могли встречать Солнце и Луну как положено и праздновать день рождения Учителя нашего, Будды. Монахи снова стали моими частыми гостями, а число паломников доходило до нескольких дюжин в день. Толстяков приносили на носилках двое-трое носильщиков. Паломник на носилках! Такая же чушь, как паломник на колесах. Люди с куриными мозгами, которые еще верили в политику, кричали про четыре модернизации, про суд над бандой четырех, про доброго духа по имени Дэн Сяопин, который призван спасти Китай. Да пусть он устраивает хоть сорок четыре модернизации. Главное, чтоб не трогал мой чайный домик. Дэн Сяопин придумал такой девиз: «Богатство не порок» — и призвал всех обогащаться.
На вершине Святой горы несколько раз открывался глаз Учителя нашего, Будды. Монахов, которым посчастливилось увидеть это чудо, подхватила некая сила, и, пройдя по двойной радуге, они оказались прямо в раю. Еще одно чудо случилось совсем рядом со мной. Мое Дерево надумало обзавестись потомством. Однажды осенью я обнаружила, что на нем растет миндаль. Чуть повыше — фундук. Я бы не поверила, если б не видела своими глазами! Негромко зашуршала ветка, и к моим ногам упала хурма! Спустя неделю я нашла под деревом айву, а потом несколько яблок. Дерево поскрипывало, когда я спала, и звуки цимбал сопровождали меня в ночных странствиях.
По ночам мне часто снился отец в темном, страшном месте, возле пещеры на берегу высохшего пруда. Он смотрел на меня умоляющим взглядом. Руки его были связаны над головой. Несколько раз, заваривая чай для посетителей, я слышала, как он шаркает в верхней комнате, закуривает сигарету, покашливает. Учитель Будда объяснил мне, что отец страдает из-за своей вины. Его душа томится в клетке, потому что он не довел дело жизни до конца. Его душа будет пребывать в темных низких мирах, пока я не совершу паломничества на вершину горы.
Поймите меня правильно. Я думаю, что отец мой был полнейшее куриное дерьмо. Отыскать в нем хоть какое-нибудь достоинство труднее, чем иголку в реке Янцзы. Ни разу не сказал он мне ласкового слова, мою невинность продал за пару чайников. Но он мой отец, а долг потомков — заботиться о душах предков. К тому же я хочу спокойно спать, хочу, чтоб он перестал являться мне с умоляющим видом. И наконец, это будет неуважением к Святой горе, если я, всю жизнь прожив на ней, так и не совершу паломничества на вершину. А я уже в том возрасте, когда старая женщина, проснувшись и не сумев подняться с постели, может понять, что вчера был последний день, когда она еще могла идти куда хочет, да не знала об этом.
Стояло прекрасное утро, сезон дождей еще не наступил. Я поднялась вместе с солнцем. Дерево приготовило мне немного еды. Я заперла чайный домик, спрятала шкатулку под грудой камней в своей пещере и начала подъем. Пятьдесят лет назад я добралась бы до вершины еще засветло, но теперь хорошо, если за два дня доберусь.
Шаг за шагом, промоины, шаг за шагом, могучие деревья, еще шаг, тропа цепляется за самый край света. Несколько шагов на солнце. Несколько шагов в тени.
С наступлением вечера я разожгла костер под навесом разрушенного монастыря. Накрылась зимним платком и уснула. Учитель Будда сидел, покуривая, у моего изголовья и охранял меня, как и всех паломников. Проснувшись, я нашла рядом миску риса и чашку черного чая, еще горячего.
Вдруг я очутилась в будущем веке. Гостиницы в пять и даже в шесть этажей! В магазинах — блестящие штучки, которые ни для чего не нужны. Рестораны с блюдами, которые пахнут незнакомо. Ряды огромных автобусов с разноцветными окнами, и в них — одни чужеземные дьяволы! Автомобили налезают друг на друга и визжат, как стадо свиней. По воздуху летают сундуки с людьми — и никто не удивляется! Вдруг пахнуло, как из пещеры. Я подошла поближе и заглянула внутрь, через спины людей. На возвышении стоял мужчина и целовал серебристый грибок. За спиной у него натянута белая ткань, на ней — фигуры влюбленных, какие-то слова. Я поняла, что мужчина поет! Поет о любви, о теплом ветерке, о грустной иве.
Меня чуть не сбил с ног носильщик — он нес на носилках чужеземку в черных очках, хотя солнце уже зашло.
— А ну, посторонись-ка!
— Не скажете, как пройти на вершину Святой горы? — спросила я.
— А ты где находишься?
— Это и есть вершина?!
— Вершина, вершина.
— А где ж тогда храм? Мне нужно помолиться за упокоение души моего…
— Да вот же он! — кивнул носильщик.
Храм окружали строительные леса из бамбука. По настилам вверх-вниз сновали рабочие. Несколько человек внизу играли в футбол, две древние статуи монахов заменяли им ворота. Я подошла поближе к вратарю — хотела убедиться, что глаза меня не подвели.
— Господи! Да это никак Головастый, генерал красной дружины?
