— Я не о нем говорю.
— Не важно. Подумай сама. За что мужчина тебя любит? Если не будешь лгать себе, то признаешь: это приносит ему какую-то выгоду. Ответь мне. Зачем он любит тебя, а ты любишь его?
— Любовь есть любовь, — Я покачала головой, — Тут нет места для разных «зачем». В этом-то все и дело.
— Для «зачем» всегда есть местечко. Потому что ты всегда хочешь что-то получить от любимого. Иногда — чувство защищенности. Иногда — чувство собственной исключительности. Иногда — выход в прекрасное будущее из серого настоящего. Еще мужчина может стать отцом твоего ребенка. Или служить для престижа. Любовь — это клубок всевозможных «зачем».
— И что же в этом плохого?
— А я разве говорю, что это плохо? Человеческие потребности — двигатель истории. Вот почему я улыбаюсь, когда слышу, что людьми движет якобы большая и чистая любовь. «Любить кого-то» означает «хотеть чего-то». Любовь заставляет людей совершать эгоистичные, идиотские, жестокие и бесчеловечные поступки. Ты спрашиваешь, поменялась бы я местами с этим молодняком? Хорошо бы украсть у них молодость. Но в молодое тело я согласилась бы переселиться, только сохранив свой нынешний ум. В противном случае лучше поменяться местами с обезьяной в зоопарке. Влюбиться — это значит стать заложником желаний любимого. Получить свободу можно, только если его кто-нибудь пристрелит.
Мне представилась ужасная картина: из груди Руди вынули пробку, и кровь хлынула, как вода из ванной.
— Если моего любимого кто-нибудь пристрелит, я своими руками расправлюсь с убийцей.
Бар закружился слишком уж сильно, от музыки пульсация в глазах — не сфокусировать взгляд.
— Пойдем отсюда, — предлагает Татьяна.
И вот на нас обрушиваются, как водопад, огни вечернего города. Улицы, то ярко освещенные, то темные, ступеньки и леденцовая пестрота огней рекламы, трамвайные рельсы и порхающие ласточки. Никогда раньше не обращала внимания на окна наверху капеллы Глинки, до чего красиво. Джером сказал бы, как эти штуковины называются, аркбутаны, что ли? Звезд на небе совсем немного. Между ними скользит яркая точка. Может, комета, может, ангел, а может, это падает на землю последняя советская обветшалая орбитальная станция. Прохожие неодобрительно косятся на меня, и я стараюсь идти как можно ровнее. Фонарь покачивает длинной шеей, как жираф. В дирекции Эрмитажа горит одно окно. Главный хранитель кого-то хочет, но, слава богу, на этот раз не меня и не Татьяну.
— Эй, крошки, сколько за обеих? — кричит парень из автомобиля, когда мы проходим мимо.
Я плюю в окно и разражаюсь самыми грязными ругательствами, какие знаю. Татьяна оттаскивает меня.
— Пошли, пошли, — говорит Татьяна. — Давай зайдем ко мне, выпьем кофе. Можно и перекусить. Сделаю хот-доги. Будешь хорошо себя вести, не пожалею французской горчицы.
Куда ни посмотришь — любой вид вставляй в рамку и вешай на стену. Это вам не мазня Джерома. Настоящий шедевр. Гораздо более настоящий, чем те картины, которые мы крадем. Потому что даже они — копии. А Джером делает копии копий. А тот парень не дурак. Потребности у него правильные. В милицейской машине стайка девушек с сильно подведенными глазами и густо нарумяненными щеками. Их отвезут в отделение милиции, соберут с каждой по пятнадцать долларов и отпустят. Значит, им придется поработать сверхурочно, чтобы возместить ущерб. На этом месте взорвали царя, так мне говорила мама. Теперь я говорю это Татьяне, но она не слышит, потому что мои слова растеряли все звуки. Через квартал от нас какие-то хлопки — фейерверк, а может, это выстрелы? Вот была бы картина. Машина с кирпичами, подставленными вместо колес. Крыша наподобие фабричной, трубы из закопченного кирпича. Картина из закопченного кирпича. Лошадь скачет по аллее. Как ей удалось сойти с пьедестала? Мальчишка катается на роликах, прическа — гребень, как у динозавра. Бомж спит на скамейке, под голову вместо подушки подложил мешок с газетами. Туристы в ярких футболках — так и манят «ограбьте нас». Каналы, купола, перекрестки… И даже слякоть внизу у реки…
Я дышу, потому что не могу не дышать. Я люблю Руди, потому что не могу не любить.
— Татьяна! — окликаю я, перегнувшись через перила и глядя в воду. — Татьяна! Ты не права…
— Уже недалеко, — отзывается она. — Дойдешь?
Мимо проплывает патрульный катер. Какие красивые на нем огоньки, синие с красным.
В квартире у Татьяны я помню отчетливо часы: только они были абсолютно трезвые и через равные промежутки времени как будто роняли камушки в глубокий колодец. Все остальные предметы подмигивали, подпрыгивали, качались. Татьяна была совсем рядом, говорила, что она чего-то хочет, она была такая теплая. Я была не прочь побыть у нее подольше. Вдруг я вспомнила, что у меня сегодня день рождения, уже открыла рот, чтобы сказать об этом Татьяне, но не успела — забыла. Помню, как Татьяна посадила меня в такси, назвала водителю мой адрес и расплатилась.
Я возвращаюсь около трех часов ночи. Не входя, понимаю: Руди дома. Я медлю на пороге. Он, конечно, спросит, где я была. Про Татьяну можно спокойно рассказать. Он не рассердится. Сможет даже проверить, если захочет, хотя он, само собой, полностью мне доверяет.
Я поворачиваю ключ в замке, открываю дверь и чуть не падаю — Руди, в одних трусах и носках, целится прямо в меня из пистолета. Волной адреналина напрочь смывает опьянение. За спиной у Руди в ванной горит свет и льется вода. Он чертыхнулся и опустил пистолет.
— Какое легкомыслие, Маргарита. Ты забыла про условный стук. Огорчаешь меня, котенок.
Няма бросается мне навстречу, выгибает спину дугой и трется о мою ногу, подталкивая меня к кухне.
— Милый, я без условного стука, потому что пришла к себе домой.
— А как я, по-твоему, должен догадаться, что пришла ты, а не менты?
Мне нечего ему возразить. Так всегда бывает — мне нечего возразить Руди. Но сегодня он в хорошем настроении, не орет на меня.
— Прости, — говорю я.
— Ничего страшного, — кивает он, — Все мы ошибаемся. Но, котенок, умоляю, не повторяй больше этой ошибки, а то может случиться беда. Проходи, проходи. Ты сегодня поздновато. Я уже начал беспокоиться. По улицам ходят злые собаки, могут съесть моего маленького котенка.
— Встречалась с коллегой по работе. Ее зовут Татьяна, — начинаю я, но Руди не слушает.
В прихожей стоит огромный букет роз — красных, желтых, розовых.
— Руди! Это мне?
Руди улыбается, и я таю. Он вспомнил про мой день рождения! Впервые за три года!
— Конечно тебе, котенок. Кому же еще?
Он подходит и целует меня в лоб. Я закрываю глаза, открываю рот, хочу ответить на поцелуй, но он уже отвернулся.
Руди забыл налить в вазу воды, и я несу цветы на кухню. Они так чудесно пахнут. Совсем как раньше, давным-давно.
— У меня к тебе маленькая просьба, — говорит Руди мне в спину. — Я уверен, ты не откажешь.
