Справа, где помещался Антон, тоже произошло что-то
непонятное и трудноуловимое для непривычного глаза. Вот только-только на него,
кипя боевым пылом, мчались двое «урюков» — и тут же некая неведомая сила
раскидала их в стороны, так что один, болезный, даже через скамейку перелетел и
в кустах с превеликим треском обосновался, а второй звучно шмякнулся о толстый
ствол ближайшего тополя, по каковому и сполз наземь, опять-таки выключившись из
игры.
Один-единственный оставшийся на ногах джигит замер перед
Кешей, как кролик перед удавом, растерявшись в ноль, как случилось бы со
многими на его месте. Обстановка поменялась чересчур быстро и чересчур
кардинально, и это не сразу умещалось в сознании.
Грустно кивая головой и глядя на оцепеневшего противника
где-то даже ласково, Кеша продекламировал любимую фразу из Пикуля:
— Еще вчера утром перед ним строился батальон, привычно
кричавший «Банзай!»…
— Э? — вопросил джигит.
— Чпок! — сказал Кеша.
И сделал чпок, обеспечив моментальное соприкосновение
горного орла с матушкой сырой землей…
Капитаны огляделись, но ситуация корректировки не требовала:
там и сям в достаточно нелепых позах разместились ушибленные джигиты,
издававшие жалобные стоны — и, что характерно, не получившие никаких
внешних повреждений, которые могла бы узреть въедливая судмедэкспертиза. Все
наличествовавшие следы «асфальтовой болезни» объяснялись исключительно
неосторожным падением на дорожку, ударом о дерево или попаданием в жесткий
кустарник.
Глянув на юную парочку, так же остолбеневшую от столь резких
перемен, Антон благодушно осклабился и рыкнул:
— Бегом отсюда, салажня! Щас тут кровишши будет… Кому
сказал! На старт, внимание, марш!
Наконец-то опамятовавшись и ведомые скорее инстинктом, чем
разумом, Ромео с Джульеттой московского розлива припустили прочь, не то чтобы
со всех ног, но достаточно проворно. Вскоре настало совершеннейшее
благолепие — всегда приятно посмотреть на грамотную работу, сделанную
твоими же руками…
Кеша вдруг резко свистнул и указательным пальцем показал за
спину Антона. Тот немедленно обернулся. Джигит наконец-то высвободился из
кустов и бульдозером попер на него, взъерошенный, поцарапанный, весь в
листочках, словно леший. И, что серьезнее, немаленьких размеров складешок тянул
из кармана, да еще раскрыть его собирался, циник…
Антон крутанулся с поразительным для такой вроде бы грузной
фигуры проворством — и подцепил носком кроссовки запястье поединщика,
отчего нож улетел в кусты по большой дуге, а его владелец после нового
молниеносного удара отправился следом.
Они ухмыльнулись друг другу и направились прочь — уже
не вразвалочку, а немножко поспешая.
— Итак, господин капитан? — спросил Кеша, когда
они оказались на таком расстоянии, что ни одна живая душа уже не связала бы
двух приличного вида молодых людей аспирантского вида с недавним инцидентом.
— Чистая работа, господин капитан, — кивнул Антон.
Тихое свиристенье маяков настигло их у самого выхода из
парка, а немного попозже свалилось на Кешин мобильник и изображение черного
смерча на фоне густо-синего неба.
Меланхоличный
Тихонечко насвистывая под нос какой-то не особенно веселый
мотивчик, Доронин поднял обеими руками готовую полку, сначала подержал ее перед
собой, примериваясь издали, потом подошел к стене и аккуратненько приложил. Не
оборачиваясь, громко спросил:
— Ну как?
— Правый краешек чуть выше, — отозвалась Ксения.
— Так?
— Ага.
Держа изделие одной рукой, он наметил точки беглыми
прикосновениями остро заточенного карандаша, поставил полку у стены и взялся за
инструмент. Минут через десять полка красовалась на выбранном месте: светлое
дерево, мастерски покрытое бесцветным лаком, места хватит для трех горшочков с
цветами, да еще по бокам, на фигурных боковинках, два поместятся. И, что
характерно, все сделано собственными руками — ну, доска, конечно, куплена,
а не вытесана из самолично срубленного дерева.
Отступив на середину комнаты, Доронин полюбовался своим
произведением и, глядя на Ксению не без законной гордости, вопросил:
— Есть мужик в доме?
— Временами, — ответила Ксения с непроницаемым
выражением лица.
— Я и смеситель поменял, — напомнил Доронин
нарочито безучастным тоном. — И кафель приклеил намертво. И люстру
укрепил. И много еще там… Есть мужик в доме.
— Временами, — повторила Ксения.
— Дык… — сказал Доронин с самым простецким
видом. — Служба ж государева…
— Доронин.
— Чего?
— К зеркалу подойди.
— А на кой?
— На себя посмотри. Можешь ты хоть раз послушаться без
пререканий?
— Слушаюсь, товарищ боевая подруга, — пробурчал
Доронин и подошел к зеркальной дверце шкафа, перед каковой и встал в положении
«вольно».
Как и следовало ожидать, он не узрел ничего особо
выдающегося и ничего тревожащего. В зеркале во весь рост отражался худощавый
мужик в тренировочных штанах и майке, с меланхоличной физиономией и короткими
усами, что характерно, без малейших признаков лысины, да и насчет морщин не
стоило пока особенно переживать.
— И что? — сказал он, пожимая плечами. — Не
юный лейтенант, конечно, который к тебе в самоволку драпал, но, по-моему,
вполне удовлетворительно. Бывает и печальнее, вон у соседа лысина, как у
Фантомаса, а он меня на восемь годков моложе…
— Сорок пять, — покачала головой Ксения.
— Ну да, — отозвался Доронин. — И чего
страшного? В сорок пять — майор супермен опять…
— Доронин.
— А?
— Ну не придуривайся. Все прекрасно понимаешь.
Покосившись на нее, Доронин вздохнул украдкой. И в сотый раз
подумал, что с супругой ему повезло несказанно: в жизни она не учиняла
словесных скандалов, равно как и ссор с перепалками. Так, самую малость, по молодости…
Вот только самые лучшие на свете супруги, заслуженно носящие
почетное звание боевых подруг (а его далеко не всякая офицерская жена
достойна), все же имеют привычку смотреть. Выразительно и многозначительно.
Доронин прекрасно читал обширное послание, содержавшееся в ее взгляде. Она
хотела сказать, конечно, что в сорок пять, согласно законам природы, хоть ты
тресни, а нет былого проворства и гибкости в организме, в частности, в
опорно-двигательном аппарате. Что и реакция уже не та, и все поизносилось. Что
ровесники, если оглядеться и посчитать, уже пристроены: Костя сидит на Большой
Лубянке, в кабинете, как белый человек, с подчиненными и почти нормированным
рабочим днем, а Гера-Краб вообще весь свой немалый опыт использует на
гражданке, и зарплата у него, по их меркам, заоблачная. И еще несколько имен
можно назвать с ходу.
