— Доронин.
— А?
— Ты же сам жаловался, что тебе с молодыми трудно, и
они другие…
— Я не жаловался, — сказал Доронин
сумрачно. — Просто нюансы излагал. Мне с молодыми не трудно, просто это
другое поколение, и потому притираться друг к другу надо… И все. Какие там
жалобы…
— Не цепляйся к мелочам. Ты меня прекрасно понимаешь.
— Да понимаю, — согласился Доронин. — Ну а
кто ж их учить будет? Как следует? Давеча на полигоне, в квартире, один щегол
так неумело учебную болванку в комнату кинул, что она от двери отлетела и между
нами плюхнулась. Будь она настоящая, всех бы посекло. А ведь не дите малое,
нормальный офицер… только из него еще спецназовца делать и делать.
— Ага. А ты у нас незаменимый. Весь Центр на майоре
Доронине держится… только подполковник тебе что-то не светит.
— Засветит, — сказал Доронин, отходя от
зеркала. — Повезло тебе, Ксения, что ты гордая славянка, а не горянка
какая-нибудь. А я не Ибрагим-оглы. Рявкнул бы сейчас: «Молчи, женщина, вах!
Волос долог, ум короток!» И надела бы ты паранджу и пошла бы к колодцу с
кумганом… Ладно, давай отложим душеспасительное как-нибудь на потом? Мне
оперативные материалы посмотреть надо.
И он достал из верхнего ящика серванта тоненькую папочку в
желтой пластиковой обложке. Тут Ксения, за долгие годы привыкшая к его службе
относиться с пониманием, замолчала и, пожав плечами, вышла из комнаты.
А Доронин отправился на балкон, обширный, увешанный
красивыми ящиками с разномастными цветами — его работы ящички, конечно.
Уселся в низкое старое креслице, для пущей конспирации вынул из папки несколько
листочков машинописи и разложил их на ящике рядом. Ухмыльнулся не без цинизма.
Это и в самом деле были оперативные материалы — вот только восьмилетней
давности, никому уже сейчас не нужные, даже вражьим разведкам, и сохранившиеся
исключительно в целях прикрытия.
Привычным движением Доронин протянул руку к одному из
ящиков, самому высокому, нащупал сбоку шпенечек и повернул его вправо, а потом
и нажал. Сам ящик делал… Открылся небольшой тайник, достаточно поместительный,
чтобы туда влезла пол-литровая бутыль вискарика в лежачем положении. Имелись
там еще конфеты и коробочка с мускатным орехом. Классический схрон, в общем, за
пять лет так и не обнаруженный оперативно-поисковой группой в составе Ксении
Михайловны Дорониной — хотя у означенной гражданки имелись подозрения, что
данный схрон все же где-то существует…
Набулькав в низкий пластмассовый стаканчик граммов этак
пятьдесят, Доронин немедленно переправил их в организм, откусил половину
залежалой конфетки, поудобнее устроился в низком кресле и прислушался к
ощущениям. Ощущения были, как легко понять, самые приятные: пронесшийся по
глотке сверху вниз легонький ожог расплылся в брюхе приятным теплом. Чтобы и в
голову легонько ударило, Доронин отправил следом вторую полусоточку, закрыл
тайник, закурил и устроился в расслабленной позе, глядя с шестого этажа на
Измайловский лес и серые многоэтажки совсем уж вдали. Было хорошо, уютно и
покойно.
Выпустив дым, он подумал мельком, что и тут пролегает некий
водораздел. Молодое поколение большей частью не смолит вообще, даже потребности
такой не испытывает, и это где-то правильно, конечно, но вот «старики»,
привыкшие покурить в кабинете, а то и достать из ящика стола пузырек чего-то
алкогольного, порой чувствуют себя неуютно. И здание Центра — то же самое,
родимое, насквозь знакомое за десять лет, — а в чем-то получается другой
мир, в котором все больше молодежи, как встарь, приходящей из самых разных
родов войск. Они не хуже, они просто неумелые пока и другие. Ну да, другое
поколение, та же армейская косточка, но воспитанная уже на других шутках,
песнях и событиях, и потому их не всегда можно понять насквозь. А вот учить
необходимо, семь потов согнать, чтобы приобрели устойчивую привычку всегда
возвращаться…
«Мы их выучили, — сказал совсем недавно
Гера-Краб. — А там уж пусть работают».
Может быть, и так. Но у Доронина оставалось стойкое
убеждение, что выучили не идеально. То ли так оно и есть, то ли, будем
самокритичны, — пресловутый конфликт поколений, возрастное брюзжанье. Как
ни крути, а иногда думаешь с законной гордостью, что именно на нашу долю
пришлось тяжелое — а молодняку сейчас чуток полегче, и в боевых нет того
накала и размаха, и в спину уже никто не плюет и не орет гадостей из уютного
тыла. А потому…
Краем глаза уловив справа легкое шевеление, он самым
естественным образом взял листок и притворился, что внимательно читает.
— У тебя пищалка заливается, — безразлично сказала
Ксения, высунувшись в полуоткрытую балконную дверь.
Доронин вскочил и направился в комнату, на ходу размалывая
зубами мускатный орех.
И конечно, получил на телефон изображение смерча.
М. Ю. Лермонтов — С. А. Раевскому
С тех пор как выехал из России, поверишь ли, я находился до
сих пор в беспрерывном странствовании, то на перекладной, то верхом; изъездил
Линию всю вдоль, от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, в Кубе, в
Шемахе, в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле,
засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже…
Ноябрь-декабрь 1837 г.
М. Ю. Лермонтов — С. А. Раевскому
Здесь, кроме войны, службы нету; я приехал в отряд слишком
поздно, ибо государь нынче не велел делать вторую экспедицию, и я слышал только
два, три выстрела; зато два раза в моих путешествиях отстреливался: раз ночью
мы ехали втроем из Кубы, я, один офицер нашего полка и Черкес (мирный,
разумеется) — и чуть не попались шайке Лезгин. Хороших ребят здесь много…
Ноябрь-декабрь 1837 г.
Глава 2
«Кто ходит в гости по утрам…»
Вообще-то все давным-давно было обдумано и прокручено на
десять кругов, но генерал Кареев вновь и вновь возвращался к исходнику. Просто
чтобы чем-нибудь занять мысли, пока они ехали, — а чем в такой ситуации
занять мысли, как не делом?
Итак, что мы имеем? А имеем мы Али Зейналова по прозвищу
Накир, каковое выбрано наверняка из выпендрежа, поскольку Накир у
мусульман — один из двух ангелов смерти, приходящих за свежевыпорхнувшей
из тела душой.
Выпал в свое время Накир из поля зрения, ох, выпал, и ничьей
вины тут нет, просто так уж карты легли, вроде бы не из-за чего было
встревожиться и встрепенуться…
Он долго не подавал признаков жизни, вообще не засвечивался
нигде. Как следовало из биографии, три года провел в Турции вполне мирно, не
тусуясь с тамошними, окопавшимися по турецким градам и весям экстремистами, а
скромно торгуя в какой-то лавчонке. Благонамеренный стамбульский купчишка, да,
длинный пиастр заколачивает, с соотечественниками практически не знается, что
для его нации нетипично, обитает тихонько в небольшой квартирке, куда порой
проституток водит. Ангел в тюбетейке, одним словом, насквозь неинтересный для
спецслужб.
