Он взял Доронина за локоть, отвел в сторону и тихонько
спросил:
— Что там?
— Ничего почти, — сказал Доронин, виновато морща
лоб. — Одно и талдычил: чтобы к нему немедленно позвали Каху, грузина Каху
потому что время не терпит, и ему, кажется, конец…
— И все?
— Все, — сказал Доронин, пожимая плечами. —
Дословно.
Стоявший поблизости Уланов, все еще глуповато ухмылявшийся в
послебоевом отходняке, громко проговорил с кривой улыбочкой:
— Папиросы курил, по-турецки говорил, крокодил,
крокодил, крокодилович…
Не стоило на него сейчас сердиться. Он ничего не знал, он
представления не имел, насколько все важно, он только что вышел из боя. Кареев
сдержался и ничего такого не рявкнул. Он просто глянул на Уланова так, что того
шатнуло к стене, отвернулся и быстрыми шагами спустился во двор. Как раз
подъезжала пожарная машина, за далеким оцеплением замаячили первые любопытные,
каким-то чутьем узнавшие, что заваруха кончилась — и среди них, очень даже
свободно, могли торчать агенты боевиков, но поди ты их вычисли с маху…
На дороге попался Вася Маляренко, проводник, сообщил,
улыбаясь радостно-глуповато:
— Товарищ генерал, а на Рексе ни царапины, везет ему!
— Поздравляю, — ледяным тоном бросил Кареев и
прошагал мимо безукоризненной походкой оловянного солдатика.
Подошел к «буханке», положил руку на дверцу с опущенным
донизу стеклом и постоял, пережидая нытье слева, под ребрами. Кому как, а лично
для него наступал самый неприятный момент. Потому что докладывать предстояло
именно ему, а доложить он мог нечто прямо противоположное тому, что от него
ждали: из трех боевиков, находившихся в квартире, в состоянии «двухсотых»
сейчас пребывают ровно три. Один перед смертью говорил по-турецки, звал
грузина… и что? А ни хрена толкового, господа…
Таким образом, начало операции ни малейших причин для
оптимизма не давало.
М. Ю. Лермонтов — А. А. Лопухину.
О милый Алексис!
Завтра я еду в действующий отряд на левый фланг, в Чечню
брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то
постараюсь прислать тебе по пересылке. Такая каналья этот пророк!
Ставрополь, 17 июня 1840 г.
(Примечание автора: Шамиля удалось взять только через
девятнадцать лет…)
М. Ю. Лермонтов — А. А. Лопухину
Мой милый Алеша.
Я уверен, что ты получил письма мои, которые я тебе писал из
действующего отряда в Чечне, неуверен также, что ты мне не отвечал, ибо я
ничего о тебе не слышу письменно. Пожалуйста, не ленись; ты не можешь
вообразить, как тяжела мысль, что друзья нас забывают. С тех пор, как я на
Кавказе, я не получал ни от кого писем, даже из дому не имею известий. Может
быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а шатался все время по
горам с отрядом. У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось
6 часов сряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались
штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на
месте — кажется, хорошо! — вообрази себе, что в овраге, где была
потеха, час после дела еще пахло кровью. Когда мы увидимся, я тебе расскажу
подробности очень интересные, — только бог знает, когда мы увидимся. Я
теперь вылечился почти совсем и еду с вод опять в отряд в Чечню. Если ты будешь
мне писать, то вот адрес: «на Кавказскую линию, в действующий отряд
генерал-лейтенанта Голофеева, на левый фланг». Я здесь проведу до конца ноября,
а потом не знаю, куда отправлюсь — в Ставрополь, на Черное море или в
Тифлис. Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к
сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые бы не
показались приторными.
Пятигорск, 12 сентября 1840 г.
Глава 3
Кладоискатели
Грузовая машина, с натугой катившая по безлюдным местам, то
с «зеленкой», то с голыми скалами по бокам, выглядела убого и даже жалко: хотя
и не напоминала знаменитый санитарный автомобиль, антиквариат из «Кавказской
пленницы», но все же за километр видно было, что возраст у нее преклонный.
Потрепанный «ГАЗ-51» с глухой квадратной будкой, обитой посеревшей жестью без
всяких надписей…
Вид у машины был настолько местный, настолько раздолбанный
и, даже можно смело сказать, бичевский, что серьезного басмача, окажись он
поблизости, этот агрегат вряд ли заинтересовал бы — зачем?
А между тем потрепанный фургон вел себя странно. Время от
времени одна половинка его задней двери приоткрывалась, не особенно широко, и
оттуда прямо на ходу выпадала фигура в камуфляже, сфере с забралом, хорошо
вооруженная и оснащенная. Фигура мастерски приземлялась на полусогнутые, тут же
заваливалась на бок, перекатом уходила в лесок, под защиту деревьев и какое-то
время лежала там неподвижно, как камень, присматриваясь и прислушиваясь: не
заметил ли кто? Тем временем дверца захлопывалась, таратайка ехала дальше. А
через небольшой промежуток времени все повторялось: в полуоткрытую дверцу
бесшумно десантировалась очередная фигура в камуфляже, шустрым перекатом
исчезала в «зеленке», и как не было никого на дороге, не верите — обыщите
всю округу…
Эти нехитрые манипуляции повторились ровно шесть раз —
к месту были доставлены две тройки. Тот, что выпрыгнул первым, по диспозиции
оказался последним — и, пригибаясь, держа палец на курке, двинулся
параллельно дороге, в ту сторону, куда уехала машина. Вскоре встретил второго,
и они двинулись дальше уже вдвоем, а там и втроем… И так пока не собрались все
шестеро. И Вовка Уланов, стоя на невеликой полянке, тихонько пропел:
— Шесть ворчунов пошли на парад, один хотел отстать,
его заметил штурмовик, и их осталось пять…
— Не накаркай, Менестрель, — сварливо отозвался
Доронин.
Полковник Рахманин без особой необходимости, просто по
рефлексу командира, проворчал:
— Разговорчики… Пошли.
Они углубились в лес слегка растянутой цепочкой, чуткие и
напряженные, как волки на переходе, готовые всякий момент огрызнуться свинцом в
ответ на любое недружелюбие. Шаг был скорый, но без суетливости, стволы
привычно развернуты, как полагается: первый целит вправо, второй влево, и так
далее, «елочкой», тактика старая и эффективная, применяется обеими враждующими
сторонами.
Рация имелась, но ее согласно приказу пока отключили вообще,
ради полной секретности. В определенной степени они сейчас чем-то напоминали
космонавтов на Луне: в случае чего полагаться приходилось исключительно на
себя, свои, неважно, вертолеты или солдаты, находились достаточно далеко.
А впрочем, на дворе стоял не двухтысячный год и даже не две
тысячи четвертый. С тех пор переменилось многое, в том числе и тактика
противника: давненько уж по лесам и горам не хаживали мало-мальски крупные
банды, достойные названия «отряд». Большей частью по безлюдным местам тихонечко
проскальзывали мелкие группы, частенько в пару-тройку человек — а уж
такие-то против возглавляемой полковником шестерки не пляшут.
