– Я сам принял решение, – уклончиво ответил
Борис, – теперь назад пути нет. Тем более что за эту работу предлагают
такие приличные деньги.
– Однако я чувствую некоторую ответственность… –
Теперь голос Аркадия Петровича звучал нерешительно, что случалось достаточно
редко, однако Борис не стал удивляться, его занимало сейчас другое.
Они выпили с Горецким кофе и теперь шли не спеша по
набережной Сены мимо лотков букинистов. Дул легкий ветерок, пахло весенней
водой и жареными каштанами.
– Вы, голубчик, представляете себе нынешнюю ситуацию в
России? – спросил Горецкий и, не дождавшись ответа, продолжил: – К
двадцать первому году в Советской России была полная разруха, причем по всей
стране. В городах стояли фабрики и заводы из-за нехватки топлива, потому что
рудники и шахты в Сибири были разрушены. Можете себе представить, что металла
производили примерно столько, сколько выплавляли его в начале восемнадцатого
века при Петре Первом!
Борис усмехнулся: профессор Горецкий в своем репертуаре, он
обожает читать лекции. Ну да ладно, послушаем, всегда полезно узнать что-то
новое…
– Рабочие были вынуждены покидать города и уезжать в
деревню, чтобы не умереть с голоду, – продолжал Горецкий, – а в
деревне тоже было не сладко. Вы слышали, надеюсь, о продразверстке? По всей
провинции рыскали продотряды и отбирали подчистую у крестьянина весь хлеб.
Крестьяне, возмущенные этими действиями, поднялись на вооруженную борьбу.
– Что ж они раньше не боролись? – угрюмо спросил
Борис. – Когда грабить барские имения разрешали, им большевики нравились…
– Оставим это сейчас, – отмахнулся
Горецкий, – я хочу обрисовать вам положение в России. Так вот, после
восстаний на Украине, в Поволжье, на Кубани и в Сибири, а особенно под Тамбовом
недовольство в армии вылилось в огромное восстание в Кронштадте. Оно шло под
лозунгом «Советы без коммунистов!». Восстание подавили с большим трудом, часть
участников расстреляли, остальные ушли по льду в Финляндию.
После этого большевики поняли, что при таких условиях власть
им не удержать, и провозгласили НЭП – новую экономическую политику, то есть
временную уступку частному сектору. Продразверстка была заменена продналогом,
что позволило вздохнуть крестьянству, в городах расцвели пышным цветом
всевозможные акционерные компании, тресты, появились частные магазины,
мастерские и фабрики. Так что не удивляйтесь, вы найдете Россию совсем не
такой, какой ее покидали.
У Бориса на языке вертелся вопрос, откуда же сам Горецкий
все это знает, если не был в России больше двух лет, но он благоразумно
промолчал.
Париж по ночам, кажется, совсем не спит. Ближе к утру только
лихорадочнее блестят глаза женщин, болезненнее светят электрические фонари на
оживленных улицах, живее разговаривают завсегдатаи ночных заведений, громче и
развязнее смеются собственным не слишком умным шуткам.
В одно из таких заведений зашел во втором часу ночи плотный
подвижный брюнет с густой щеткой усов на несколько кошачьем лице. Он устроился
за столиком возле окна, который закрывала собой пыльная раскидистая пальма,
хлопнул ладонью по мраморной столешнице.
Тут же возле него образовался гарсон – обычный парижский
гарсон с прилизанными редкими волосами, густо смазанными бриолином, с кривым
подозрительным носом, в несвежем белом фартуке.
– Мосье Жан! – проговорил гарсон, узнав
посетителя. – Вы сегодня поздно! Вам как обычно?
Ванечка молча кивнул. Гарсон для виду повозил по столу
тряпкой, удалился, через несколько минут вернулся с рюмкой кальвадоса и
графином воды.
– Как дела? – вежливо осведомился гарсон,
расставляя принесенное на столе.
– Нормально, – довольно кисло отозвался клиент и
отвернулся к окну.
Гарсон пожал плечами и отошел к другому столу.
С этими русскими никогда не поймешь, как себя вести. Он
хотел быть вежливым, завел разговор…
Ванечка пригубил кальвадос, окинул взглядом зал.
За пальмой он чувствовал себя в относительной безопасности и
мог разглядывать немногочисленных посетителей заведения – траченных жизнью
субъектов неопределенного возраста, вышедших в тираж проституток, воров с
холеными руками музыкантов и бегающими, беспокойными глазами.
Вдруг дверь отворилась, и Ванечка увидел на пороге лицо,
чрезвычайно хорошо ему знакомое. Он даже приподнялся было, чтобы приветливо
помахать рукой и пригласить появившуюся особу за свой стол, но с удивлением
заметил, что особа эта держится с неуместной настороженностью, попросту говоря
– воровато. Это поведение показалось Ванечке весьма странным, и он не стал
привлекать к себе внимания, напротив, спрятался за пальму и принялся наблюдать
оттуда за происходящим.
Появившаяся в ночном кафе личность, подозрительно оглядев
зал, устроилась за угловым столиком, заказала рюмку коньяку. Не прошло, однако,
и пяти минут, как в кафе пришел еще один человек. Вновь пришедшего Ванечка
также знал, и знал не с самой лучшей стороны, поэтому, когда тот подсел к
знакомой Ванечке персоне, удивлению мосье Жана не было предела.
Двое переговорили, затем произошло то, что вызвало у Ванечки
еще большее удивление: из рук вновь прибывшего в руки знакомой персоны
перекочевал конверт.
Ванечка, он же мосье Жан, мог бы дать голову на отсечение,
что в этом конверте были деньги. Да что там голову! Он дал бы на отсечение свои
золотые руки, которые кормили его в самые трудные времена войн и революций!
– Вот так дела! – пробормотал Ванечка, усиленно
моргая, чтобы ничего не пропустить. – Вот это номер!
Он подумал даже, что сие событие надо непременно обсудить
кое с кем из знакомых.
Тут к нему подошел гарсон, чтобы предложить еще одну рюмку
кальвадоса. Ванечка отказался, чем вызвал недоумение гарсона: обычно он выпивал
не менее трех рюмок. Когда же разочарованный гарсон удалился и Ванечка вновь
взглянул на угловой столик, за ним уже никого не было.
– Ну и дела! – повторил Ванечка, ни к кому
особенно не обращаясь, положил на столик деньги и направился к выходу из
заведения.
Он вышел на ночную улицу и огляделся по сторонам.
За время, проведенное им в заведении, погода испортилась, с
неба сеял мелкий противный дождик, и темнота вокруг сгустилась до неприличия.
Знакомые ему люди успели скрыться в неизвестном направлении, и искать их такой
промозглой ночью было делом глупым и неблагодарным. Ванечка поднял воротник
короткого пальто, засунул руки в карманы и пошел прочь. Он уже почти выкинул из
головы странную встречу и думал о теплой постели, в которой дожидалась его
Жанет, продавщица из цветочного магазина «Голубая маргаритка». У Жанет были
немного кривые ноги, но этот небольшой недостаток вполне искупался ее бурным
темпераментом. Ванечка сильно подозревал, что в жилах Жанет есть изрядная доля
марокканской крови.
