– Перед отъездом я рекомендовал вас мэтру Ленуа, –
снова начал Аркадий Петрович. – Вы работаете у него в конторе?
– Работал… некоторое время, – нехотя ответил
Борис, – потом настали тяжелые времена, и мэтр уволил половину служащих.
– Куда же вы устроились?
– Так… немного пописываю в одну русскую газетку… платят
мало и нерегулярно… еще у генеральши Зубовой… у генерала отнялись ноги, и я
вожу его в кресле на прогулку… Да и то эта работа, кажется, скоро сойдет на
нет…
– Что же случилось? – участливо осведомился
Горецкий.
Борис допил вино из бокала и ответил, криво усмехаясь:
– Племянница генерала… она захотела брать у меня уроки
музыки.
– Музыки? – От удивления Аркадий Петрович так
сильно взмахнул руками, что у него слетело пенсне. – Музыки? Но ведь вы,
насколько я помню по Константинополю, играете, конечно, на фортепиано, но не
настолько хорошо, чтобы давать уроки. Или племяннице генерала все равно? –
прищурился Горецкий. – Хоть фортепиано, хоть латынь, хоть греческий, хоть
танцы?
– Вы угадали, – вздохнул Борис, – не смотрите
так осуждающе, я сам себе противен. Здоровый, крепкий мужчина, пробавляюсь
мелкими заработками, инвалида в кресле вожу…
– Вы обязательно должны закончить курс, – строго
заговорил Горецкий, – иначе так и будете перебиваться…
– Да кто вам сказал, что, прослушав лекции в Сорбонне,
я смогу найти себе работу? – Борис повысил голос: – В стране ужасное
положение, хорошо живут только те, кто сумел нажиться на войне.
Ветеранам-французам платят крошечную пенсию, простой народ озлоблен, а тут еще
мы, русские, свалились им на голову со своими проблемами!
– Выпейте еще и успокойтесь, – примирительно
заговорил Горецкий, – не все так плохо.
– Понимаете, выяснилось, что я совершенно ничего не
умею делать в мирной жизни, – начал Борис более спокойно, – только воевать,
выпутываться из опасностей, выживать…
– И соблазнять молоденьких девушек, – смеясь
ввернул Горецкий. – Кстати, племянница генерала очень хорошенькая?
– Если бы вы ее видели, вы бы не спрашивали, –
буркнул Борис, – и вообще, дело совершенно не в этом!
– Право, не нужно сердиться, Борис Андреич, думаю, что
скоро для вас наступит хорошая полоса, – заговорил Горецкий, как только
официант убрал пустые тарелки. – А я сейчас вас порадую. Только что я
вернулся из Брюсселя, но до этого заезжал в Берлин.
– Вы видели Варвару? – встрепенулся Борис.
– Разумеется, и передал им с Петром подарок к
свадьбе, – улыбнулся Аркадий Петрович.
Венчание сестры состоялось в Берлине три месяца назад. Борис
не смог приехать, совершенно не было времени, но зато он послал сестре все
деньги, что у него были, с наказом обязательно купить белое платье и фату, и
чтобы все было по правилам…
– Я привез вам письмо от сестры и вот. – Горецкий
положил на стол фотографию.
Борис схватил ее и впился глазами. Свадебный снимок. Варя в
белом платье, все как полагается, Петька держится молодцом, крепко стоит на
ногах, никто и не поймет, что у него протез.
– Кроме этого, Варвара Андреевна просила меня еще
передать на словах, что она умоляет вас не присылать им больше денег. Она
чувствует, что вы тут бедствуете, вам нужно устраивать свою жизнь, а у них как
раз все более-менее наладилось. Она работает в клинике профессора Герхарда,
мужу тоже обещали работу.
«Муж? – Непривычное слово резануло слух. – Какой
муж? Ах да, Петька теперь Варин муж…»
– Они – моя семья, – сказал Борис, не отрывая глаз
от фотографии, – кроме них, у меня никого больше нет…
Принесли заказанную пулярку. Борис спрятал непрочитанное
письмо в карман и посмотрел на Горецкого в упор:
– Что ж, выкладывайте ваше предложение. Ведь не просто
так вы кормите меня обедом. Откровенно говоря, я сейчас в таком положении, что
соглашусь на все, что угодно.
Однако деловой разговор Аркадий Петрович начал только за
кофе.
– Не скрою, Борис Андреевич, что имею на вас некоторые
виды. Не скрою также, что дело, которое вам поручат, очень опасное. Однако
прежде чем спрашивать вашего согласия, я должен хотя бы немного ввести вас в
курс этого дела.
Горецкий незаметно огляделся по сторонам. Хозяин стоял
довольно далеко и не мог слышать ни слова из их разговора. Официант снова
куда-то испарился. Пожилая пара расплатилась и ушла, в зале не было ни души,
кроме них двоих. Борис подумал, что Горецкий зря волнуется. Он прекрасно знал
привычки бывшего полковника – не посещать рестораны, куда ходят русские, по
возможности не жить в гостиницах, а снимать частное жилье, причем тоже в
стороне от тех мест, где проживают соотечественники. Полковник Горецкий не
любил быть на виду, и теперь, когда вышел в отставку, его привычки не
изменились.
– Бросьте, господин Горецкий, ваши секреты! –
вполголоса весело сказал Борис. – Мы здесь одни, потому что тот надутый
тип, хозяин этого заведения, ни слова не понимает по-русски. Что нужно делать?
Куда ехать? В Европу? Готов хоть в Америку!
– В Россию, – тихо сказал Горецкий.
– Что? – Борис поперхнулся кофе. – Я не
ослышался? Вы предлагаете мне ехать в Россию? Неужели вы теперь работаете на
РОВС
[1]
? Не вы ли в Константинополе твердо заверили меня, что ничего
общего не будете иметь с этими спасителями России? Мы сражались с Советами в
честном бою и проиграли, говорили вы, так что следует как можно скорее признать
свое поражение и оставить надежду на возвращение в Россию. И не устраивать
бандитских налетов на деревни и диверсий на заводах и фабриках, тем более что в
Совдепии, насколько я знаю, больше восьмидесяти процентов промышленных
предприятий не работает.
От непривычно сытного обеда и вина Борис слегка опьянел,
поэтому и говорил так резко.
– Успокойтесь, Борис Андреевич, – строго сказал
Горецкий, – не следует кричать.
– Я не узнаю вас, полковник! – сказал Борис тоном
ниже.
– Я больше не полковник, – напомнил
Горецкий, – и вы больше не поручик. Я беседую с вами сейчас как частное
лицо. В данном случае я вообще выступаю только как посредник. Итак, вы
позволите изложить вам суть?
Борис кивнул. Горецкий не спеша раскурил трубку и начал:
– Видите ли, голубчик, вы совершенно правы в своем
удивлении. Должен вам сказать, что я от своих константинопольских слов не
отступаюсь. И не имею никаких дел со всеми этими обществами по спасению России.
Считаю, что все это одна говорильня, а что касается господ из общевойскового
союза, то их борьба с ГПУ вряд ли закончится успехом. Теперь дальше. Уж
простите великодушно, друг мой, но не всем так повезло, как вам. Я имею в виду,
что двое близких вам людей находятся в Берлине в самом добром здравии. Вы сами
только что сказали, что они – вся ваша семья. В России у вас никого не
осталось.
