– Точно, – подтвердил Борис, – двоюродный
брат Юрий погиб в восемнадцатом, тетка тоже умерла.
– Вот-вот. Но представьте себе, что здесь, в Париже,
проживает, к примеру, некий господин N. Он русский, эмигрант, бежал из России в
девятнадцатом году и потерял там семью. Долгое время он не имеет от семьи
никаких вестей, поскольку писать туда, сами понимаете, боится. Да и некому
писать, он понятия не имеет, живы ли его жена и дочь и где они живут. И вот в
один прекрасный день окольными путями, с оказией до него вдруг доходит весточка
от семьи. Либо кто-то из знакомых, чудом вырвавшихся из Советской России,
рассказывает ему, что жена его умерла от тифа, а дочка живет в городе
Петрограде. Либо же, наоборот, дочка умерла от голода, а жена переехала в
Москву или в Тверь. Согласитесь, существует мало надежды, что живы обе – и
жена, и дочка.
– Да, пожалуй, – кивнул Борис, не понимая, к чему
клонит Аркадий Петрович.
– Господин N – человек весьма состоятельный, –
продолжал Горецкий, – в свое время ему удалось кое-что вывезти из России.
Он готов потратить свои деньги для того, чтобы вернуть себе близких. Но как это
сделать?
– Вот именно – как, – подхватил Борис.
– В Париже существует некая группа людей, которые могут
взять на себя такое сложное дело. Их услуги стоят очень дорого, поэтому к ним
обращаются нечасто.
– То есть вы хотите сказать, что за большие деньги эти
люди находят в России нужного человека и переправляют его через границу? –
недоверчиво переспросил Борис.
– Именно так. Только не за большие, а за очень большие
деньги, – кивнул Горецкий. – Деятельность этой группы окружена
тайной, сами понимаете, им ни к чему известность. Никакой политической идеи,
чисто коммерческое предприятие. Никто не знает, сколько людей составляют
группу, каково их прошлое, где они живут, есть ли у них семьи. Они ни к кому не
обращаются за помощью – ну, если нужны документы, или канал связи, или «окно»
на границе. ГПУ, знаете ли, не дремлет. Но пока Бог миловал, никого из группы
не задержали. Возможно, это объясняется их обособленностью и, конечно, строгим
соблюдением конспирации. Знаю, что агентов, засылаемых в Россию генералом
Кутеповым, ГПУ ловит легко, как осенних мух.
– И что, у этой таинственной группы не бывает неудач?
То есть они всегда выполняют то, за что берутся? – недоверчиво спросил
Борис.
– Почти, – коротко ответил Горецкий, – в
противном же случае они возвращают деньги, вычитают только расходы на дорогу.
Но это бывает редко, в частности если особа, которую они берутся доставить, уже
умерла либо же ее арестовало ГПУ. Но и в этом случае не все потеряно…
– Так-так. – Борис допил кофе и ложечкой доел
сахар, оставшийся на дне чашки, несмотря на то что перехватил пренебрежительный
взгляд хозяина ресторана. Поверх чашки он послал толстому французу такой
ответный взгляд, что тот мигом отвел глаза и сложил губы в приветливую улыбку. –
Так-так, – повторил Борис, – все это очень интересно, но возникает
вопрос: при чем же здесь ваш покорный слуга? То есть я, разумеется, понимаю,
что вы, Аркадий Петрович, ничего просто так не делаете, так вот какое же
отношение я имею к вашим планам?
– Самое прямое, – со вздохом ответил
Горецкий, – дело в том…
Тут открылась дверь, и в ресторан вошел посетитель – мужчина
в сером сюртуке. Хотя он был в штатском, Борис без труда опознал в нем бывшего
военного – прямая спина, твердая походка… Мужчина скользнул по ним равнодушным
взглядом и сел за столик в углу. Явился встрепанный мальчишка-официант,
очевидно, хозяин добрался до него и устроил выволочку на скорую руку. Он принял
у нового посетителя заказ и убежал, на ходу приглаживая волосы и путаясь в длинном
переднике. Посетитель углубился в чтение газеты.
– Так я вас слушаю, – напомнил Борис и махнул,
чтобы принесли еще кофе.
– Вы нужны в этом деле, поскольку вас кое-кто очень
хорошо знает… – сказал Горецкий вполголоса.
– Нельзя ли подробнее? – Борис откинулся на
стуле. – Я пока что ничего не понимаю…
– Подробности могу сообщить, только заручившись вашим
предварительным согласием, – твердо сказал Горецкий и снял пенсне.
Тотчас исчезла мягкость черт, и из рассеянного
интеллигентного профессора Горецкий превратился в человека, способного
повелевать. Борис нисколько не поразился такой метаморфозе, он прекрасно о ней
знал.
– Вот таким вы мне больше нравитесь, – усмехнулся
он, – говорите, Аркадий Петрович, не тяните…
Горецкий вдруг нагнулся к нему через стол и прошептал:
– Не надо имен! Тот человек понимает по-русски!
– Да бросьте вы! – Борис оглянулся через
плечо. – Сами же говорили, что русские сюда не ходят. Уж
соотечественника-то даже я сразу узнаю!
– Он прислушивается, поглядите, как напряжена его
спина! – не уступал Горецкий.
– Спина как спина… – Борис подумал, что Аркадий
Петрович перегибает палку. Уж слишком он подозрителен. Кого сейчас интересует
его персона? Сам же сказал, что он бывший полковник, в данное время ничем
важным не занят и в этом деле выступает только лишь как посредник.
Мосье Жано вынужден был сам принести кофе двум посетителям,
потому что этот паршивец Гастон снова куда-то запропастился. Однако может, это
и к лучшему, не получит чаевых!
– Пейте быстрее! – приказал Горецкий, и Борис не
посмел возразить.
По выходе из ресторана они разошлись в разные стороны,
условившись встретиться вечером.
Автомобиль остановился перед вполне импозантным домом на
улице Риволи. Не успели Горецкий с Ордынцевым подняться по ступеням крыльца,
как дверь распахнулась, и представительный старик, удивительно похожий на
вареного рака огромными усами, выпученными преданными глазищами и красным
лицом, пророкотал волжским басом:
– Пожалуйте, ваше превосходительство, ждут-с!
Борис, как всегда, незаметный в тени «превосходительства»,
вслед за Горецким прошел по чудесной мраморной лестнице и оказался в длинном,
скудно освещенном помещении приемной с бархатными диванчиками вдоль стены. На
одном из диванчиков находились три старые дамы, немедленно зашептавшиеся,
косясь на новоприбывших, на другом маялся сухощавый старый генерал с завязанным
черным шелком глазом.
Борис уселся, твердо глядя перед собой и нарочито не
вдаваясь в местные подробности. Не успел он, однако, вполне сосредоточиться,
как распахнулась высокая дверь, и в приемную вылетел небольшой энергичный
человечек в золотом пенсне и аккуратной бородке. Потирая руки, человечек
подкатился к Горецкому и Борису и провозгласил озабоченно и надменно:
– Прошу! Их императорское высочество ждут!
Три старые дамы зашептались пуще прежнего, одноглазый
генерал недовольно поджал бледные узкие губы и сделал вид, что происходящее
нисколько его не касается.
