– Знал – что?
Дама опустилась в одно из кресел, откинулась, так что халат
эффектно обрисовал ее грудь, и воскликнула с романтическим вздохом:
– Ах, я была актрисой! Очень известной актрисой! Вам
знакома такая фамилия – Жасминова? Полина Жасминова?
– Да, разумеется, – подтвердил Борис, хотя ему
никогда не приходилось слышать эту фамилию. – Неужели это вы? – И он
изобразил на своем лице восторженное изумление.
– Да, это я! – гордо произнесла дама. –
Полина Леопольдовна Жасминова, но для друзей, к которым, я надеюсь, вы
присоединитесь, – Полли!
Видимо, она ждала, что гость в ответ тоже представится, и
Ордынцев, слегка поклонившись, проговорил:
– Борис.
– Я вижу, вы настоящий театрал! – вздохнула
Полина. – В наше время так редко встретишь такого человека! Вообще, мне
кажется, Борис, мы с вами люди одного круга… как приятно встретить человека, с
которым можно поговорить о театре, об искусстве…
Она закинула руки за голову и томно взглянула на гостя.
Борис сделал вид, что не замечает этих маневров. Он окинул
взглядом афиши. Все это были афиши незатейливых водевилей с соответствующими
названиями – «Веселая куртизанка», «Ревнивый султан», «Сестры-одалиски»,
«Племянница маркиза»… Как ни странно, только на одной из этих афиш
присутствовала фамилия Жасминовой, и то набранная самым мелким шрифтом.
Проследив за взглядом гостя, несколько разочарованная Полина
скромно сообщила:
– Я была известна… – при этом она
потупилась, – я была очень известна! Провинциальная публика меня просто
обожала! Меня встречали овацией! Особенно когда я появлялась на сцене в
дезабилье… помню как сейчас, в Саратове в тысяча девятьсот… Впрочем, это было в
другой жизни… – Она шумно вздохнула и продолжила: – На этой афише – вы
видите – моя фамилия даже напечатана. На остальных же – обратите внимание,
внизу – «и другие». Так вот это про меня…
Бориса не очень интересовали ее театральные воспоминания, он
хотел выудить из Полины какую-нибудь ценную информацию и для начала спросил:
– Вы хотели, чтобы я попробовал починить какую-то
лампу. Которую из этих?
– Ах, как вы милы… – вздохнула бывшая
артистка. – Ну, мне даже как-то неудобно… право, это совсем не
обязательно… впрочем, если вы настаиваете, кажется, вот эта… или та…
Борис взял указанную ему лампу и принялся ее изучать. В то
же время он спросил Полину:
– А кто этот Владимир Орестович, которого вы сегодня
ожидаете?
– Ах, Борис, а вы ревнивы! – Дама погрозила ему
пальчиком. – Вольдемар, конечно, человек не нашего круга… я вам больше
скажу, – она сделала страшные глаза и перешла на шепот, – он служит в
гепеу! Впрочем, что я шепчу – об этом и так все знают. Но что делать, дорогой
Борис, у слабой женщины должен кто-то быть, должно быть плечо, на которое можно
опереться… так вот, Вольдемар – это именно такой человек. Он навещает меня…
иногда, по вечерам. Так вот ваша тетушка, – Полина выразительно взглянула
на Бориса, – ваша тетушка так любезна, что открывает ему парадную дверь
квартиры. Дело в том, что стена ее комнаты находится возле входной двери.
Вольдемар приходит после работы и стучит в стенку. Меланья Захаровна открывает
ему дверь…
– Я не совсем понял, – прервал ее Борис. –
Во-первых, я видел, что входная дверь с улицы заколочена. И вообще, почему все
жильцы ходят через черный ход, если существует парадный?
– Ах, Борис, это такие вульгарные люди! –
вздохнула Полина. – Они устроили общее собрание жильцов и на нем
постановили не пользоваться парадным входом…
– Но почему?
– Во-первых, чтобы не мыть лестницу.
– Но разве у вас нет дворника?
– Дворник-то есть, но он теперь не моет лестницы.
– А что же он делает?
– Ну, Борис! – Полина томно потянулась. – Вы
как с луны свалились! Дворники сейчас посещают собрания, изучают
марксизм-ленинизм и подают в гепеу сведения о жильцах. Это раньше, во времена
нещадной капиталистической эксплуатации, они мыли лестницы, сейчас, слава Богу,
этого больше нет.
– А кто же моет лестницы?
– Жильцы, конечно! Но им этого делать не хочется,
поэтому они и постановили не пользоваться парадным. Кроме того, комиссии по
уплотнению… не всякая комиссия сможет подняться по черной лестнице, а которые и
смогут – подумают, что мы и так живем в ужасных условиях и уплотнять нас ни к
чему… а Вольдемар – приличный человек, партиец, не будет же он пользоваться
черным ходом! Это даже как-то неприлично в его положении! В общем, он
потребовал у квартирного уполномоченного товарища Сундукова ключ от парадной двери
в квартиру, Сундуков не посмел ему отказать, ведь все знают, где служит
Вольдемар… короче, этот ключ передали вашей тетушке… Звонок давно сломан, а
если бы и работал, все равно им нельзя пользоваться – тогда жильцы узнают, что
мой гость пользуется парадным подъездом, и меня будут обсуждать на общем
собрании и заставят мыть лестницу!
– Но я своими глазами видел, что дверь внизу
заколочена, как же он попадает в подъезд?
– Борис, не всегда верьте своим глазам! Это только
видимость, доски легко отходят!
– Надо же! – Ордынцев повернулся к Полине и
сообщил: – А ваш ночник вполне исправен. В нем просто перегорела лампочка.
Замените ее – и все будет в порядке!
– О, спасибо, Борис! Я вам так признательна, так
признательна! – Полина схватила его руку и прижала ее к своей бурно
вздымающейся груди. – Слышите, как бьется мое благодарное сердце?
Борис мягко отобрал у нее руку и отступил на безопасное
расстояние.
– Кстати, Борис, – продолжила Полина, кажется, не слишком
расстроившись, – удовлетворите мое любопытство. Неужели Меланья Захаровна
действительно ваша тетушка? Нет, я не хочу о ней сказать ничего плохого, но вы
с ней такие разные люди! Вы – тонкий, образованный человек, любитель театра,
разбираетесь в электрических приборах, а она – простая деревенская женщина…
Борис решил рискнуть. Повернувшись к Полине и взглянув на
нее своим «коронным» взглядом, который, он знал, действует на таких женщин, как
Полина неотразимо, воскликнул:
– Я вижу, Полли, что вы прекрасно разбираетесь в людях!
Вы буквально видите их насквозь! Да, я не племянник Меланьи Захаровны! Я –
племянник Павла Аристарховича! Знали ли вы моего дядю?
– Еще бы! – Полина снова бурно вздохнула. –
Славный старик! Почти все, что вы видите в моей комнате…
Тут она поняла, что сказала лишнее, и прикусила язык. Однако
слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Борис схватил Полину за руку, прижал
эту руку к своим губам и взмолился:
– Полли, дорогая моя! Прошу вас, как друга! Если вы
знаете что-то про моего бедного дядю – скажите мне!
