– Налет, – ответил Баранов, который до этого был
как бы парализован внезапностью происходящего.
– О, налет! Это не есть карашо! – Американец
потянулся за своим бумажником, но Вольдемар опередил его и схватил портмоне,
прошипев, как неисправный примус:
– Куда же вы, господин хороший? Это уже не ваше! Мы
заключили сделку…
– И не ваше! – раздался за спиной у Вольдемара
хриплый голос. Над ним возвышался мрачный ассистент Филимонова с вороненым револьвером
в руке. Щелкнув курком, он направил ствол в затылок Баранова и прохрипел: – Ты
что, чижик, не слышал, что сказал маэстро? Никакого шухера, иначе четыре сбоку,
ваших нет!
С этими словами бандит взял бумажник американца и бросил в
свой саквояж.
В ту же секунду Василий Лазоревский, который до сих пор
молча наблюдал за происходящим, вскочил со стула и выхватил свой револьвер. Но
он не успел даже навести свое оружие на бандита – прогремел выстрел, револьвер
Лазоревского упал на пол, а сам Василий завыл, тряся простреленной рукой.
– Я же просил – без шухера! – проговорил
Филимонов, опуская дымящийся ствол своего «кольта». – Для первого раза
ограничусь строгим выговором, но следующий раз – вычеркну из списка живых, хотя
лично мне эта процедура глубоко неприятна! Я вообще человек интеллигентный,
люблю кино, а хамства не терплю, считаю его буржуазной отрыжкой далекого
прошлого…
Румынский оркестр затих, напоследок первая скрипка издала
какой-то душераздирающий звук.
– А это у вас что? – сурово осведомился бровастый
бандит, резко дернув завернутую в ткань картину, которую Баранов крепко
прижимал к груди.
– Это ничего… это так… это портрет моей покойной
бабушки, который дорог мне как память… – забормотал Вольдемар.
– Бабушки? – переспросил бандит и насмешливо уставился
на картину. – Слушай, ты, селедкин внук, ты меня сильно раздражаешь!
Семе-эн Степанович! – Он обернулся к Филимонову. – Тут картинка
какая-то. Брать?
– Бери все, Филин! – распорядился маэстро.
Филин не без труда засунул картину в саквояж и хотел уже
перейти к следующему столику, как вдруг входная дверь ресторана снова с ужасным
грохотом распахнулась, и в заведение ворвались трое людей в черных кожанках.
Один из них тут же навалился на Филимонова, приставив «наган» к его затылку.
Двое других встали по сторонам, направив на посетителей оружие.
– Всем оставаться на местах! – рявкнул
старший. – Кто шелохнется – стреляю без предупреждения! В особенности это
касается граждан налетчиков. Если будет шухер – пристрелю вашего главаря за
милую душу, у меня давно руки чешутся!
– ГПУ! – вскрикнула в наступившей тишине какая-то
дама.
Филин опустился на колени, вскинул револьвер и выстрелил в
одного из чекистов, но промахнулся. В ответ прогремели два выстрела, Филин
упал, выронив револьвер.
– Я сказал – стреляю без предупреждения! –
проревел чекист. – Всем сей момент лечь на пол! Кто не подчинится – пеняй
на себя! Мозги вышибу на счет раз!
– Безобразие! – раздался из зала истеричный
выкрик. – Вы должны нас защищать, а вместо этого…
– Мне некогда разбираться, кто тут налетчик, а кто так
– буржуй недорезанный! Кто не ляжет на пол – считаю бандитским пособником и
расстреливаю на месте!
Задвигались стулья, перепуганные посетители ресторана
бросились исполнять приказание.
– А вас что, мои слова не касаются? – Человек в кожанке
подошел к столу Баранова.
– Я сам из ГПУ… – заторопился Вольдемар и полез в
карман за удостоверением.
– Руки на стол! – заорал на него чекист. –
Это мы разберемся, из какого ты ГПУ! Наши сотрудники по ресторанам не шляются,
с нэпманами компанию не водят!
– Я здесь по служебной надобности! – забормотал
Баранов, вытянув перед собой дрожащие руки. – Провожу секретную операцию…
– На пол, сука! – рявкнул на него чекист. –
Все на пол!
Вся компания сползла со стульев и улеглась на полу. Чекист
подобрал саквояж Филина.
– Вещественные доказательства! Приобщим к делу!
Вольдемар застонал, провожая саквояж страдальческим
взглядом. Вместе с этим саквояжем от него уплывала надежда на светлое,
безбедное будущее.
Следя за саквояжем, он совсем забыл про Павла Аристарховича.
Тем временем сероглазый молодой человек из-за соседнего столика и его бледная
спутница ползком перебрались ближе, подхватили Ртищева под руки и потащили к
служебному выходу из ресторана.
Глава 9
У нас ножики стальные,
Гири кованые,
Мы ребята удалые,
Практикованные…
Частушка
– Кто вы? Куда вы меня ведете? – бормотал
искусствовед, безвольно переступая ногами.
– Вы не узнаете меня, Павел Аристархович? –
проговорил Борис, поддерживая старика и помогая ему подняться по лестнице.
– Господи, Борис Андреевич! – выдохнул
Ртищев. – Как же это… там ведь ГПУ… нас догонят…
– Не бойтесь, это ряженые, – успокоил его
Ордынцев. – Они из одной шайки с Филимоновым. Нам пришлось договориться с
бандитами, чтобы вытащить вас из заключения. Впрочем, они внакладе не
останутся, возьмут сегодня хороший куш…
Ртищев дышал тяжело, со свистом и держался за сердце.
– Стар я для таких приключений! – проговорил он,
преодолевая последние ступеньки.
Мари открыла дверь, выглянула на улицу, обернулась:
– Чисто, можно выходить!
Борис буквально вынес Ртищева на себе.
Они находились в темном переулке позади ресторана. Вдруг из
темноты послышался стук копыт, появилась пролетка.
– Садись, вашбродь! – донесся с козел довольный
голос. – Прокачу с ветерком!
– Молодец, Саенко! В самый раз подоспел! –
выдохнул Борис, подсаживая Павла Аристарховича в пролетку. Мари вскочила
следом, Борис встал на подножку, и Саенко тут же хлестнул лошадь:
– Пошла, родимая!
Пролетка сорвалась с места, промчалась до угла, вывернула на
соседнюю улицу. Вдруг навстречу метнулись яркие фонари автомобиля, грохнул
выстрел.
– Это еще что за новости? – воскликнул Борис,
настороженно вглядываясь в темноту.
– Это ГПУ, – проговорила Мари,
приподнимаясь. – Настоящее!
– Черт! Саенко, разворачивай! – крикнул Борис, торопливо
вытаскивая «наган».
– Ох ты! – Саенко натянул вожжи. – Что ж
делать-то, ваше благородие? Не уйдем на лошадке-то! Хорошая лошадка, но
супротив этой автомобили не сладит!
Пролетка, с трудом развернувшись, завернула за угол и
оказалась перед главным входом ресторана. Здесь стояли извозчики, дожидающиеся
загулявших седоков. Чуть в стороне темнел автомобиль Баранова, на переднем
сиденье дремал Костя Лейкин. Сзади рычал мотор приближающейся погони.
