Знакомый фотограф подарил ему пачку черной бумаги, и Павел
Аристархович сидел на рынке и вырезал силуэтные портреты желающих. За это ему
платили небольшую денежку, профессор, правда, предпочитал брать продуктами.
Талант к рисованию у него был с детства, однако стал он не художником, а
искусствоведом. Но вот сейчас пригодилось и умение рисовать.
Так и сидел он на раскладном стульчике, дуя на озябшие
пальцы и вырезая просто так, для себя, портрет собаки Дианки, умершей в далеком
девятьсот тринадцатом году, когда его окликнул тихий женский голос:
– Павел Аристархович, никак это вы?
Ртищев поднял голову и увидел перед собой давнюю знакомую
Агнию Львовну Мезенцеву. Если бы она сама не подошла к его стульчику, он
никогда бы ее не узнал. Она здорово постарела, была замотала в платок, как
деревенская баба, и только глаза смотрели живо и напоминали прежнюю Агнию.
– Боже мой, вы? – Профессор привстал с
места. – Сударыня, какими судьбами?..
– Тише! – Она почти силой усадила его на
стул. – Не нужно привлекать внимания…
Он опустил голову и шепотом засыпал ее вопросами о Сашеньке
и ее матери, он знал, что они всегда были очень дружны. Агния отвечала кратко,
что ее подруга Ольга Кирилловна умерла, Сашеньку же пока миновала гроза. ГПУ не
разузнало о ее происхождении, им удалось скрыться от властей, но какой ценой…
– Мы живем у анархистов, – говорила Агния, ??
это ужасно. Я служу у них кем-то вроде экономки, а Сашенька… ее взял к себе
Игнат Кардаш, он страшный, страшный человек, держит ее взаперти, домогается.
Сашенька очень больна, я всерьез опасаюсь за ее рассудок… меня выпускают только
на базар вон с теми двумя. – Она указала на двоих мужчин, один огромный, в
папахе, другой на вид пожиже, в женской когда-то бордового цвета кацавейке.
Они застряли возле одноногого гармониста, который наяривал
«Яблочко». Мальчишка лет двенадцати ловко плясал, откалывая такие коленца, что
публика одобрительно свистела.
– Нам не уйти оттуда, да и куда мы пойдем? –
бормотала Агния. – Ни жилья, ни денег на еду, да еще выдаст кто-нибудь…
– Господи! – Ртищев выронил ножницы на чей-то
огромный сапог, как оказалось того самого типа в папахе.
– Ты что, старая кляча, тут растобариваешь, вместо того
чтобы сало искать? – проревел мужик, пнув ногой все хозяйство Ртищева.
– Ты что, ирод, делаешь? – завизжали расположившиеся
по соседству торговки бубликами и пирогами. – Ты что это себе позволяешь?
Почто старика разорил? Он сидит, копеечку свою зарабатывает, никого не трогает…
У, идолово семя!..
Ртищев подобрал ножницы и мигом вырезал портрет анархиста.
– Ой, похож! – захохотали бабы. – Ой, рожа
наглая!
Вместо того чтобы озлиться, тип в папахе обрадовался,
бережно спрятал портрет, а Павлу Аристарховичу заплатил тремя бубликами, что
купил тут же, у торговки.
– Так что я в тот день два бублика Меланье
принес, – грустно улыбнулся Ртищев, – третий – не выдержал, по дороге
съел.
– У анархистов, говорите… – сказал Серж,
внимательно выслушав рассказ, – стало быть, нужно искать у анархистов.
Завтра в их клуб пойдем.
– У них клуб есть? – удивился Борис.
– А как же! Советская власть их признает. Но, –
Серж усмехнулся, – до поры до времени. Скоро, ой скоро конец придет их
малине!
Выцветший бледно-зеленый фасад дворца, как траурная повязка,
перечеркивала огромная черная вывеска «Петроградский клуб анархистов».
– Вроде бы нам сюда, – проговорил Серж, подходя к
крыльцу.
Возле двери клуба стоял здоровенный детина в долгополом
черном пальто и длинном красном шарфе, несколько раз обмотанном вокруг шеи и
свисающем концами до самой земли. Под правым его глазом красовался огромный застарелый
синяк, переливающийся всеми цветами радуги от темно-багрового до густо-желтого.
– Вы куда, братцы, – на дискуссию? –
поинтересовался он у подошедших.
– Конечно! – подтвердил Борис, покосившись на
пудовые кулаки анархиста.
– А вы от какой организации? – спросил тот,
подозрительно оглядев посетителей.
– От коломенской! – выдал Борис первое, что пришло
ему на ум.
– У вас вроде Васька Сухарев за старшего?
– Давно Ваську переизбрали! – включился в разговор
Серж. – За левый уклон.
– Иди ты! – недоверчиво воскликнул
анархист. – Надо же, как люди перерождаются! Настоящий был анархист, огнем
горел, от него прикуривать можно было!
– Переродился, – пожал плечами Серж.
– Надо же! А у вас ножей, кастетов нету? На дискуссию с
холодным оружием нельзя! Допускаются только словесные аргументы!
– Нет, ничего такого! – заверил его Борис.
– Ну, проходите, братцы! – милостиво разрешил
анархист, распахнув перед гостями тяжелую резную дверь.
В просторном фойе дворца висело огромное черное бархатное
знамя с красной надписью «Анархия – мать порядка». Под этим знаменем стояла
мраморная статуя богини правосудия Фемиды, на голову которой какой-то шутник
напялил матросскую бескозырку. Рядом с незрячей богиней двое анархистов молча и
ожесточенно тузили друг друга. Один был длинноволос, как спившийся дьякон,
другой – лыс, как выпавший из лузы бильярдный шар.
– Товарищи, где здесь дискуссия намечается? –
спросил дерущихся Борис.
Оба анархиста, мгновенно забыв о своей ссоре, повернулись к
Борису и закричали на два голоса:
– Какие мы тебе товарищи? Товарищи в Смольном заседают,
в ГПУ служат! Товарищи от народа оторвались! Так что ты не смей нас этим
позорным прозвищем называть, если не хочешь тумаков!
– Извините… – Борис попятился, на всякий случай
приняв боксерскую стойку. – А как вас положено величать?
– Братьями! – выкрикнул лысый. – Потому что
все люди – братья, кроме этих отщепенцев и ренегатов! – И он ловко пнул
ногой своего длинноволосого оппонента.
– А дискуссия-то где, братцы? – повторил Борис свой
вопрос.
– На втором этаже, в зале! – ответил
длинноволосый, и оба анархиста снова принялись молотить друг друга.
– Еще один вопрос, – попытался прервать их
Борис. – Вы Игната Кардаша не знаете?
Но анархисты так увлеклись выяснением отношений, что больше
ничего не слышали.
Борис и Серж по широкой мраморной лестнице поднялись на
второй этаж дворца. Из-за полуоткрытых дверей доносились громкие крики –
наверняка именно там происходила обещанная дискуссия, а значит, там собрался
весь цвет анархической общественности, и был шанс найти Игната Кардаша.
Спутники вошли в зал.
Зал был полон народу. Здесь были матросы в бушлатах и
студенты в форменных тужурках, попадались рабочие и мастеровые. Все они кричали
одновременно, так что разобрать что-то в этом непрерывном гомоне не
представлялось возможности.
