– Стой, музыкант! – окликнул он шарманщика. –
Ты куда идешь?
– Да куда дорога приведет – туда и иду! – затянул
шарманщик унылым голосом. – Где мне поесть подадут – там мне и хорошо, где
меня переночевать пустят – там мне и жизнь, где мою шарманку послушают – там
мне и дом родной…
– Ну, завел канитель! – перекосился детина. –
Хуже попа! Ладно, иди, мы, анархисты, за свободу кровь проливаем, так и тебе
будет свобода. В имение придешь – спроси Агнию, она у нас кашеварит, так даст
тебе чего пошамать…
С этими словами часовой снова скрылся в кустах.
Шарманщик двинулся дальше, и через несколько минут двуколка
с органчиком вкатилась на лужайку перед графским дворцом.
На лужайке толпилось человек тридцать разного странного
народа. Здесь были и бывшие революционные матросы, опоясанные пулеметными
лентами, в штанах широких, как Балтийское море, и бывшие крестьяне с дикими
искорками в глазах, говорившими о нескольких месяцах, а то и годах, проведенных
в Диком Поле под рукой батьки Махно; были здесь и бывшие петроградские
курсистки, постаревшие и пообносившиеся за годы революции и войны. В общем,
стороннему наблюдателю могло показаться, что на дворе стоит все еще
девятнадцатый, а то и восемнадцатый год.
Перед этой разношерстной толпой прохаживался осанистый
мужчина с длинными, лихо закрученными усами, как у знаменитого борца
Поддубного. Этот усатый господин был одет в хорошо пошитый английский френч и
отличные хромовые сапоги, заливисто скрипевшие при каждом шаге. На голове у
него красовалась лихо заломленная кубанка. Обращаясь к пестрой толпе, этот
господин говорил:
– …и когда наконец рухнет прогнивший кровавый
большевистский режим, мы войдем в опустевшие города как победители! Нет, мы не войдем
– мы въедем в них на белых конях свободы!
– Где ж столько белых коников-то наберешься! –
донесся из толпы чей-то голос.
Усатый сверкнул глазами в ту сторону, но ничего не сказал, а
только воскликнул с воодушевлением:
– Споемте, братцы!
Из пестрой толпы анархистов выдвинулась вперед тщедушная
старушка в поношенной черной кофте и черной косынке, повязанной на коротко
стриженных седых волосах. Сложив руки на животе, старушка запрокинула голову и
тонким визгливым голосом запела:
Споемте же, братцы, под громы ударов,
Под взрывы и пули, под пламя пожаров,
Под знаменем черным неравной борьбы,
Под звуки набата призывной трубы!
Остальная толпа довольно недружно подхватила:
Разрушимте, братцы, дворцы и кумиры,
Сбивайте оковы, срывайте порфиры,
Довольно покорной и рабской любви —
Мы горе народа затопим в крови!
Старушка-запевала начала было следующий куплет, но в это
время бравый шарманщик закрутил ручку своего самоходного инструмента,
механический орган издал простуженный скрежет, и из него полилась тоскливая
мелодия. Шарманщик откашлялся и, немилосердно фальшивя, затянул:
Белой ака-ации грозди душистые
Вновь ароматом полны-ы…
Анархисты сбились и растерянно замолчали. Из их рядов
вырвался здоровенный чернобородый детина – тот самый, что незадолго до того
ловко орудовал плетью. Подскочив к шарманщику, он ухватил его за плечо,
встряхнул и заорал:
– Ты, контра недорезанная, гидра поганая, что учиняешь?
Провокатор чертов, растудыть тебя так! Песню революционную испортил! Да мы же
тебя за это сейчас на осине вздернем, как иуду, как предателя народного дела и
подлого буржуазного наймита!
Бородач хотел было сбить шарманщика с ног, но тот, с
неожиданной для слепого ловкостью, сбросил со своего плеча руку и толкнул
анархиста с такой силой, что тот отлетел на несколько шагов и шлепнулся на
траву. Тут же вскочив, он вытащил из деревянной коробки, болтавшейся на боку,
огромный «маузер» и навел его на шарманщика.
Дело завершилось бы трагедией, но тут глава анархистов,
усатый господин в кубанке, вышел вперед и схватил взбешенного бородача за руку,
воскликнув:
– Ты на кого, Савелий, руку поднимаешь? Ты в кого из
своего «маузера» целишься?
– В этого подлого провокатора! – пропыхтел
бородач, сверкая глазами.
– Нет, Савелий, ты поднимаешь свою грязную руку на
народ! На тот народ, за кровавые муки которого мы мстим сатрапам! На тот народ,
который вручил тебе этот революционный «маузер» и призвал тебя на священную
борьбу! Потому что кто такой этот бедный слепой человек? Кто он такой, я тебя
спрашиваю?
– Гад и провокатор! – выдохнул Савелий, с
ненавистью глядя на шарманщика. – И никакой он не слепой! Ишь, как дерется
ловко!
– Неправильно ты говоришь, Савелий! Этот бедный человек
– он и есть наш великий народ! Это за его кровавые мозоли, за его погасшие
глаза мстим мы кровавым сатрапам! И это не он слеп, Савелий, а ты! Потому что
хотя глаза этого бедняка и не видят, зато он видит своим сердцем! Он пришел к
нам, к борцам за народное дело! А ты, Савелий, поднял руку на него, поднял руку
на народ…
– Говорю тебе, Игнат, никакой он не слепой! –
прохрипел бородач, подскочил к шарманщику и ловким ударом сбил с него очки. Все
увидели белесые незрячие глаза, слепо взирающие перед собой.
– Зачем же вы так, господин хороший… – с глубокой
обидой в голосе проговорил шарманщик. Он опустился на колени и принялся шарить
в траве, отыскивая свои очки.
– Видишь, Савелий, как ты человека обидел? –
сурово проговорил главарь анархистов. – Нет тебе прощения! Радуйся, что
наша революционная законность строга, но справедлива! Как ты есть верный борец
за народное дело и пламенный анархист, неоднократно проливавший кровь, мы на
первый раз прощаем тебе твою идейную слепоту. Но впредь будь более идейно
зорким! Учись у этого бедного слепого человека! – С этими словами анархист
опустился на колени, поднял темные очки и надел их на шарманщика, проговорив с
пафосом: – Прости, брат! Надень свои очки и помни – Игнат Кардаш за народ жизни
своей не пожалеет! А ты и есть тот самый народ! – Поднявшись во весь рост
и подав руку шарманщику, Кардаш совсем другим тоном спросил: – А вот этот твой
инструмент можно на другую песню настроить?
– Можно «Маруся отравилась…», – с готовностью
ответил шарманщик, – или еще «Я на горку шла, тяжело несла…».
– Это, конечно, лучше, – вздохнул анархист, –
это все же о страданиях трудового народа, о непосильном гнете, который он
испокон веку несет на своих плечах. Однако мне бы хотелось услышать что-нибудь
более идейное, что-нибудь зовущее на борьбу… к примеру, нельзя ли настроить
твою машину на марш анархистов? Знаешь, брат, вот это – «Под гнетом буржуев,
под гнетом цепей, их много по тюрьмам, на плахе убитых…»
– Ну, попробовать-то можно… – неуверенно
проговорил шарманщик. – Вы мне еще разочек напойте поразборчивее…
