Горецкий согласно кивнул, показывая, что одобряет такое поведение.
– Мне неясно одно, – медленно проговорил
Борис, – какое отношение ко всей этой истории имею я?
– Вот как раз сейчас я объясню! – обрадовался
Павел Петрович. – Дело в том, что лицо, от которого мы получили сведения о
племяннице, – это Ртищев Павел Аристархович, вам знакомо это имя?
– Ртищев! – воскликнул Борис. – Не может
быть!
Профессор, искусствовед, старый друг его отца, Павел
Аристархович Ртищев был знаком ему с детства. Он часто бывал у них дома –
запросто, без приглашения, так как был накоротке со всем семейством. Он был
холост и утверждал, что дети Ордынцевы заменяют ему племянников. Летом они
снимали дачи рядом в Озерках, Павел Аристархович водил Бориса гулять на дальнее
озеро – это называлось «пойти в поход», они устраивали привал и настоящий
костер и даже иногда пекли в нем картошку. Маленькую Варю не брали на такие
прогулки, и она дулась потом на Бориса целый вечер.
Зато дядя Па, как называла его Варя, научил ее стрелять из
самодельного лука. Они втыкали в Варины волосы несколько вороньих перьев,
раскрашивали лицо сажей и маминой губной помадой, дядя Па называл Варю
настоящей индейской скво. Борис и сейчас видит перед собой чумазую мордашку с
растрепанными льняными кудряшками.
Отец не принимал участия в их забавах, он терпеть не мог
дачную жизнь, все эти пикники и катания на лодках.
«Что такое пикник? – посмеивался он, видя, как мама
запаковывает корзинку с едой. – Это когда вот это яйцо надо обязательно
съесть под вон той сосной! Почему чай с вареньем надо пить обязательно на
террасе? Потому что только там вас искусают комары! А без комаров летом чаю не
бывает!»
– Неужели Павел Аристархович жив? – удивился
Борис. – Неужели он уцелел после голода, расстрелов и чисток?
– Представьте себе, – кивнул Павел
Петрович. – Жизнь иногда бывает непредсказуема. Он имел беседу с нашим
человеком и не скрыл, что не доверяет ему. По этой причине он не назвал ни
своего местожительства, ни местонахождения Александры Николаевны. Он заявил,
что может довериться только вам – про вас он точно знает, что вы в эмиграции и
никак не можете быть агентом ГПУ.
Борис пожал плечами – похоже, старик малость тронулся там, в
Петрограде, от страха и голода. Он тут же почувствовал, как щеки опалила краска
стыда. Какое право он имеет так думать? Сколько мужества понадобилось несчастному
Павлу Аристарховичу, чтобы выжить в голодном, холодном и враждебном городе! А
ведь он далеко не молод, года на три старше отца…
– Итак, вашей задачей будет отыскать господина Ртищева
и убедить его указать местонахождение Александры Николаевны, – заговорил
Павел Петрович.
– Минуточку… – мягко прервал его Горецкий, –
я бы хотел уточнить некоторые детали. Во-первых, откуда профессор Ртищев узнал,
что Борис Андреевич находится в Париже?
– Он сказал, что слышал об этом от общих знакомых.
Кто-то, дескать, получил письмо из Крыма в двадцатом году от племянника или
двоюродного брата, где названы имена знакомых людей, которым удалось сесть на
пароходы и отплыть в Константинополь.
– Это очень неосторожный поступок! – Пенсне
Горецкого слетело и заболталось на шнурке.
– Согласен, – Павел Петрович наклонил
голову, – однако это поможет нам в поисках Сашеньки.
– И второй вопрос, – настойчиво продолжал
Горецкий, – известно ли хотя бы приблизительно, с кем живет Александра
Николаевна и чем занимается? Возможно, она замужем или имеет сожителя… В таком
случае могут быть непредвиденные осложнения…
Павел Петрович сморщился, как от зубной боли, и замахал
руками:
– Она одинока и, кажется, больна. Во всяком случае,
очень бедствует. Ее поддерживает подруга ее матери…
– Та самая Мезенцева Агния Львовна? – слегка
оживился Горецкий.
– Кажется… Пока им удается скрывать Сашенькино
происхождение, но, сами понимаете, в этой Совдепии сейчас идут бесконечные
расследования. Большевики называют их чистками и говорят, что выметут поганой
метлой всех социально чуждых элементов из советских учреждений.
Борису все не нравилось в этой истории. Этот доживающий
последние дни старик, этот хлопотливый Павел Петрович, эти скудные сведения о
племяннице. Никто ее не видел, никто не знает, где она сейчас. Да был ли
мальчик-то? Единственное знакомое имя – Павел Аристархович Ртищев. В
восемнадцатом году он был жив, Борис помнит, как он плакал после похорон
матери, когда они вдвоем сидели в холодной квартире и пили спирт, который Борис
достал у сапожника Михрютина, отдав ему последнее, что было в доме, –
отцовские именные часы.
Если рассуждать здраво, то следовало немедленно отказаться
от такого сомнительного предложения. В самом деле, получается ведь как в
сказке: «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что…» Да не просто
пойди, а еще преодолей множество опасностей, рискни единственным, что у тебя
осталось, – собственной жизнью. Не зря Горецкий задает Павлу Петровичу так
много вопросов, ясно, что ему тоже не слишком нравится эта история.
Борис слегка подвинулся вместе с банкеткой, чтобы лучше
видеть лицо Аркадия Петровича. Тот встретился с ним взглядом, но Борис ничего
не смог прочитать в глазах бывшего полковника. Когда нужно, Горецкий хорошо
умел скрывать свои мысли и чувства.
Борис рассердился на себя. Для чего он оглядывается на
своего бывшего начальника? Теперь они не имеют друг к другу никакого отношения,
оба вышли в отставку, Борис теперь не поручик, а Горецкий – не полковник. И в
этом деле не имеет никакого своего интереса, он просто посредник. Привел Бориса
на встречу – и все, больше от него ничего не требовалось. Борис сам должен
решить, согласен ли он выполнить это поручение.
– Ну-с, милостивый государь, что вы можете мне сказать
определенного? – напомнил о себе Павел Петрович, и глаза его блеснули чуть
насмешливо, как у Арлекина на старой ширме.
Борис закусил губу и отвернулся. Если он откажется, что ждет
его здесь, в Париже? Медленное умирание. Он ужасно, просто безумно устал от
нищей, тоскливой, бесполезной жизни. Ему противны соотечественники – бедно
одетые, с глазами, полными покорной униженности или лихорадочной заносчивости.
Дамы, слезливо вспоминающие русские березки, мужчины, спорящие до хрипоты о
политике, осуждающие Клемансо
[3]
или же расхваливающие лорда
Керзона
[4]
. Уже никто не считает дни до падения большевистского
режима, все давно потеряли надежду. Борису глубоко неприятна такая жизнь, он
хотел бы забыть о прошлом и начать все заново. Но возможно ли это в его
положении?
Куда он пойдет отсюда, если откажется? В темную комнатку на
шестом этаже, узкую, как школьный пенал, где летом жарко, потому что накаляется
крыша, а зимой холодно, потому что не работает дымоход и хозяйка, мадам Жирден,
отказывается его чистить, потому что Борис задолжал ей за квартиру за много
месяцев. В комнате всегда душно и пахнет персидским порошком от клопов. Она
такая маленькая, что вмещает только узкую койку, стул и тумбочку. Горничная,
подученная хозяйкой, никогда не приносит Борису горячей воды для бритья. Да и
умывальника никакого в комнате нет, только колченогая табуретка, а на ней –
треснутый фаянсовый таз и такой же кувшин вовсе без ручки. И за такой, с
позволения сказать, комфорт, мадам дерет со своих постояльцев три шкуры.
