– Дак вот на первую травку буренок своих гонял, на
пригорочек солнечный, – степенно объяснил пастух, – за зиму-то они
совсем оголодали. А теперь обратно мимо усадьбы пройти надо, а там эти,
антихристы, развоевались! Палят и палят! А ты, парень, не из них будешь?
– Какое там, земляк! – отмахнулся Саенко. –
Я-то сам из ростовских… Эх, хороши у нас места! Сейчас уж все, верно, цветет…
– А как же ты к нам из такой дали забрел?
– Да так уж моя планида повернулась. То война, то
революция эта, будь она неладна… а теперь еще эти, анархисты… Ох и подлый же
народ! А ты, землячок, покурить не желаешь?
– Отчего не покурить? – Пастух подозрительно
взглянул на Пантелея. – А только табаку у меня мало, еле на себя хватит…
всяких прохожих угощать не напасешься!
– Да ты, земляк, не сумлевайся! Табачок у меня
имеется! – Саенко поспешил вытащить свой кисет и протянул его пастуху: –
Угощайся, земеля, только вот огоньку дай…
– Огоньку – это можно. – Пастух солидно кивнул и
запустил руку в кисет, его отношение к прохожему заметно улучшилось. – А и
хороший у тебя табачок! Где брал?
– У солдата одного выменял, – отозвался Пантелей,
аккуратно сворачивая самокрутку. – Так как насчет огоньку?
– А вон возьми головню да прикуривай. – Пастух
показал на догорающий костерок.
– Вот спасибочки! – Саенко схватил головню,
собрался прикурить и вдруг замахал руками в воздухе: – Да отстань ты, окаянный!
– Ты чего размахался-то? – удивленно спросил пастух,
отступая в сторону, чтобы Саенко не задел его горящей головней.
– Дак слепень привязался! – Саенко продолжал
махать руками, не выпуская головню. – Ох и не люблю я энтих слепней! Моего
свояка раз укусил в щеку, так его так раздуло – есть неделю не мог! Совсем
оголодал, горемычный!
– Да ты бы хоть головню положил!
Но Саенко метался по лужайке, размахивая горящей головней, и
все больше приближался к коровам. Коровы, почуяв неладное, забеспокоились и
тревожно замычали.
– Да брось ты эту головню к чертям собачьим! –
крикнул пастух, с удивлением и испугом глядя на странного незнакомца.
Тот выделывал какие-то странные кренделя, кружился, как
заправский танцор, подскакивал на месте, махал руками, как ветряк крыльями, и
вдруг, как будто нечаянно, ткнул горящей головней под хвост крупной и
неторопливой черно-белой корове по кличке Майка. Майка жалобно взревела,
скакнула вверх всеми четырьмя ногами, как будто пытаясь взлететь, и галопом
припустила вперед, не разбирая дороги.
Путь ее лежал туда, где в свободных позах расположились
остальные коровы, наслаждаясь покоем и ожидая распоряжений пастуха. Увидев с
ревом несущуюся на них Майку, коровы, должно быть, вообразили, что наступил их
коровий конец света, заревели дикими голосами и побежали прочь с лужайки в
направлении графской усадьбы.
– Ты что же, окаянный, натворил? – вскричал
пастух, бросившись наперерез и пытаясь остановить свое стадо, а заодно огреть
кнутом бессовестного проходимца, который устроил такую коровью панику.
– Да ты не бойся, земляк! – кричал Саенко, догоняя
коров. – Сейчас я их того… обратно заверну… ты не пужайся, мы их сей же
час успокоим…
Однако вместо того чтобы остановить и успокоить коров, он
только увеличивал охватившую их панику и ловко направлял стадо прямым ходом к
усадьбе.
Старый пастух почти нагнал стадо и хлестнул Саенко кнутом.
Пантелей отскочил в сторону, перехватил кнут и, завладев им, ловко щелкнул под
ногами замыкающей коровы. Она взбрыкнула, подкинув задние ноги, и поддала жару.
Стадо неслось к усадьбе, не разбирая дороги, издавая
испуганный рев и оглушительное мычание. Саенко едва поспевал сзади, ударами
кнута ловко направляя коров в нужном направлении. Старый пастух утомился и
свалился под кустом, разевая рот, как выброшенная на берег рыба, и посылая
вслед Саенко беззвучные проклятия.
Наконец коровы выбежали на площадку перед дворцом, где
толпились вооруженные анархисты.
Среди этой толпы заправлял Савелий. Под его руководством
трое сноровистых мужиков сколачивали лестницу, чтобы взобраться на верхнюю
площадку часовой башни и схватить засевших там беглецов.
В этот напряженный момент перед флигелем появился Игнатий
Кардаш. Идейный вождь анархистов выглядел не лучшим образом: мешки под глазами,
заплывшая физиономия и страдальческий взгляд, говорящий о том, что пламенный
анархист мучается тяжелым похмельем.
– Это что здесь происходит? – проговорил Кардаш, с
трудом ворочая языком. – К…кто позволил?
– Шел бы ты, Игнаша, проспался! – без всякого
уважения ответил ему Савелий. – Толку с тебя все равно никакого!
– Ты как… ты как со мной разговариваешь? –
попытался возмутиться Игнатий. – Ты что себе позволяешь? Ты помнишь, кто я
есть? Я есть главный продолжатель дела Бакунина… лично князь Кропоткин мне руку
пожал и назвал меня истинным левору… революционером!
– Революционер! – усмехнулся Савелий. – Ты,
Игнаша, в теории силен, а вот с практикой у тебя слабовато! Иди-ка ты спать, мы
тут без тебя сами управимся!
– Ладно… – согласился Кардаш, уныло махнув
рукой, – только смотри, чтобы Сашеньку не обидеть… чтобы с ее головы волос
не упал!
– Не упадет! – пообещал Савелий и тут же забыл о
своем идейном вдохновителе. Потому что увидел нечто гораздо более важное.
– Это еще что за картина в красках?! – крикнул он,
увидев несущихся на него коров. – Где этот чертов пастух? А ну убери свое
стадо к такой-то матери, а то шлепну враз по закону мировой революции!
Коровы набежали на толпу анархистов, смешав ее и кое-кого
сбив с ног. Главная виновница паники, многострадальная Майка, с разбегу
пронеслась по недоделанной лестнице, растоптав ее и превратив в бесполезную
груду жердей.
– Да я же тебя! – Разъяренный Савелий увидел
бегущего вслед за стадом Саенко и кинулся к нему как к источнику всех
бед. – Да я же тебя щас к стенке!
– Сейчас я их уберу, гражданин товарищ! – вопил
Саенко, с самым бестолковым видом бегая вокруг стада и только увеличивая
беспорядок. – Не извольте гневаться, они, как есть, животины бессловесные,
по-нашему не понимают…
– Зато ты, я погляжу, хорошо понимаешь! – Савелий
поднял «наган». – А ну, вражина, сей же час уводи свою кавалерию, а не то
пожалеешь, что на свет родился! Твое счастье, что мы, идейные анархисты, есть
главные защитники трудового крестьянства, а то покосил бы сейчас все твое стадо
вместе с тобой из пулеметов!
– Как же это можно – буренок из пулеметов! Они же
крестьянину первые кормилицы! – заныл Саенко и понемногу начал собирать
рассыпавшееся стадо.
Потоптанные коровами анархисты поднимались на ноги, считали
ушибы и смеялись друг над другом, показывая живописные синяки.
