– Забор.
Она улыбнулась.
– Я вижу. Но почему он здесь? Кичиро с шумом выдохнул.
– Дома, – выплюнул он слово, как будто оно было ядовитым.
Уитни пристально посмотрела на него.
– Дома? Дж. Т. строит дома на своем ранчо? Кичиро смущенно заерзал на сиденье.
– Кое-кто еще. Уитни сощурилась.
– О чем ты говоришь, Кичиро? Кто еще может строить на земле, которая является собственностью Тернеров?
Последовала долгая пауза.
– Спросите Дж. Т., – произнес он наконец, и по тому, как решительно сжались его губы, Уитни поняла, что больше она от него ничего не добьется.
«Дома, – она чуть не свернула шею, оглядываясь на забор. – Дома на земле Тернеров! Невозможно!»
Сначала ей показалось, что главная усадьба совершенно не изменилась. В доме было прохладно и просторно, на каждом подоконнике росли экзотические растения из коллекции отца. Но потом она поняла, что слуг стало меньше: открывшая парадную дверь экономка явно исполняла еще и обязанности повара – на ее пышной груди остался след от муки.
– Ваш багаж принесут позднее, мисс. Боюсь, что сейчас некому.
Уитни пожала плечами.
– Тут всего один чемодан, – сказала она. – Я сама отнесу его наверх.
Уитни поднялась в свою спальню, и время как будто повернуло вспять.
Здесь все было так, как она оставила когда-то, вплоть до моментальных фотографий, вставленных за раму зеркала, и разбросанных по постели вместе с подушками плюшевых зверей. Сначала это ее удивило – Дж. Т. не свойственна сентиментальность. Она полагала, что он давным-давно велел освободить комнату от напоминаний о ее детстве. Но возможно, он и не был тут со времени ее отъезда. Дом был полностью отдан в распоряжение экономки и слуг, и, пока в нем поддерживали чистоту и порядок, отец не проявлял к нему интереса.
Уитни медленно, прошлась по комнате, коснулась спинки стула, придвинутого к трюмо, улыбнулась при виде поблекшего букетика для корсажа, брошенного на зеркальное стекло столика, и остановилась перед трюмо. Как много воспоминаний, как много фотографий, некоторые из них совсем выгорели за эти годы.
Вот фотография ее матери, она про нее совсем забыла. Мать держала на руках крошечную Уитни и улыбалась в объектив, но в глазах уже притаилась болезнь, вскоре ее унесшая.
А вот фотография Налани, доброй tutu, которая прожила на Гавайях так долго, что все забыли ее имя и звали просто бабушкой. Потом Дж. Т. решил, что настало время пригласить к его дочери настоящую европейскую гувернантку. Она улыбнулась, протянув руку к следующему фото. Сколько же ей было тогда лет? Пять? Платиновые волосы зачесаны вверх, и темно-синие глаза горят от гордости за свой первый в жизни «конский хвост».
Ее взгляд упал на последний снимок. «Энди, это Энди! Откуда здесь эта фотография? Я ведь сожгла все до последней фотографии, сожгла, а пепел выбросила в море».
Дрожащими руками Уитни вытащила снимок из-за зеркала. Да, это был Энди, навсегда остановленный объективом фотоаппарата, когда шел по волнам прибоя в Хайне. Он улыбался, одна рука поднята, чтобы откинуть намокшие волосы с лица, и неожиданно она вспомнила, как он позировал перед камерой и как потом изменился его смех, когда он заключил ее Б свои объятья. Она вспомнила запах его нагретой солнцем кожи и вкус его забрызганных морской водой губ на своих губах.
– Я люблю тебя, Уитни, – прошептал он в тот день, а она, наивная маленькая дурочка поверила ему…
– Aloha, Уитни. Добро пожаловать домой, моя дорогая!
Снимок выпал у нее из руки, когда она повернулась к двери.
– Отец! – у нее перехватило дыхание. Отец улыбался.
– Ты выглядишь, как будто была за миллион миль отсюда.
Она посмотрела на фото, лежащее у ног, наклонилась, подобрала его с ковра и засунула в карман.
– Так и есть, – сказала она, взяв себя в руки. – Как ты, отец?
– Прекрасно, – ответил он, но прозвучало это неубедительно.
«Он лжет, – забеспокоилась она, – все они лгут. Он болен, любой подтвердит это». В последний раз они виделись в Лос-Анджелесе шесть месяцев назад, тогда он показался ей усталым. Но его теперешний вид! Под глазами залегли темные тени, вокруг рта – глубокие морщины.
– Прости, что не смог встретить тебя. – Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. – Но у меня было дело в одном месте.
Она кивнула.
– Именно так и сказал Кичиро.
– Да? Хорошо, хорошо. – Последовало короткое молчание, затем отец откашлялся. – Как дела на поприще общественного питания?
– Все идет хорошо. Папа…
– Хорошая мысль – снабжать работающих женщин готовыми обедами на целую неделю.
– Да. Папа…
– Я полагаю, ты удивлена, зачем я вызвал тебя, – быстро сказал отец.
– Да. Но я думаю, что теперь знаю. Дж. Т. прищурил глаза.
– Что ты хочешь этим сказать? Что, черт возьми, этот Кичиро наговорил тебе?
– Ничего. Он не проронил ни слова. – Уитни облизнула пересохшие губы. – Ты ведь болен, не так ли?
Седые густые брови отца приподнялись в изумлении.
– Болен? Что это тебе взбрело в голову?
– Ну, я просто сопоставила некоторые вещи. Я хочу сказать…
– Нет, – покачал он головой, – я вовсе не болен. Она почувствовала облегчение.
– Ну, тогда… – замялась она, – тогда в чем все-таки дело?
Дж. Т. рассмеялся.
– Без всяких проволочек, гм-м-м? Сразу хочешь взять быка за рога?
Краска залила ее щеки.
– Возможно, потому, что у меня был хороший учитель.
Отец прошел через комнату и опустился в кресло-качалку.
– Это длинная история, – сказал он, не обращая внимания на ее колкость. – Я не знаю, с чего начать.
Уитни подошла к нему.
– С начала, – тихо проговорила она, садясь напротив. – Обычно лучше всего именно с него и начинать, не так ли?
Он вежливо улыбнулся. С изумлением она заметила, что он нервничает. Он действительно волновался.
– Ну, тогда слушай. Я полагаю, ты заметила некоторые перемены в доме. Я имею в виду изменения среди слуг.
– Да, в чем дело? Они что, уволились все сразу? Он откинулся в кресле и положил ногу на ногу.
– Дом тоже нужно немного обновить, – продолжил он, проигнорировав ее вопрос. Он поднял глаза и встретился с ней взглядом. – Я подумал, что ты, может быть, поедешь со мной в Гонолулу на следующей неделе и мы…
