Борис сделал было попытку протестовать, но полковник
отмахнулся и продолжал:
– Как свойственно молодости, вы жаждете удовольствий,
особенно после трех тяжелых лет, проведенных в России. А денег у вас на это
нету. Таким образом, вы просто не можете не согласиться на мое предложение.
– Во-первых, вы еще не сделали этого предложения, а
во-вторых, я почти догадываюсь, что вы хотите мне предложить – шпионить в
пользу англичан.
Борис произнес слово «шпионить» без всякого презрения, он
вообще со вчерашнего дня находился в благодушном настроении – новые ботинки не
жали, вымытое тело ощущало приятную свежесть белья, он только что вкусно поел
и, вдобавок, поймал на себе заинтересованный взгляд черноглазой итальяночки,
сидевшей за кассой.
– М-м, это слово здесь не особенно подходит, но, в общем…
я выполняю некоторые конфиденциальные поручения моего английского друга…
– Который, в свою очередь, выполняет некоторые
конфиденциальные поручения своего друга – английского министра по делам колоний
Уинстона Черчилля!
[1]
– Тише, тише, Борис Андреевич! Не нужно об этом кричать…
В Турции сейчас делается большая мировая политика, здесь перекраивается карта
мира.
– Каким образом побежденная в Первой мировой войне
Турция может влиять на мировую политику?
– Ох, Борис Андреевич, как же вы в России от всего
отстали!
– Некогда было в политике разбираться, воевали, знаете
ли! – Борис не рассердился, просто решил не спускать Горецкому и оставлять
за собой последнее слово при каждом удобном случае.
Полковник нисколько не обиделся, он вообще здесь, в
Константинополе, выглядел очень спокойным, как человек, принявший все важные
для себя решения и не испытывающий больше никаких колебаний. Этим он и
отличался от большинства старших офицеров Русской армии, которые, несмотря на
тщательно напускаемый на себя бравый и деловой вид, были растеряны и думали о
будущем с тревогой и содроганием.
Подошел хозяин ресторана Луиджи в белоснежном длинном
фартуке, обтягивающем внушительных размеров живот, и поставил на стол бутылку
красного вина. Открывая бутылку, он разразился длинной тирадой на своем языке.
Борис невольно заулыбался, вслушиваясь в певучие звуки и наблюдая, как ловко
двигаются толстые волосатые руки Луиджи. Горецкий ответил хозяину по-итальянски
и подвинул ему по столу пустой бокал. Тот налил и себе, отхлебнул, причмокнул
губами и удалился, выпустив на прощание оперную руладу.
Аркадий Петрович поправил пенсне, чокнулся с Борисом и
профессорским голосом начал лекцию:
– Ну, голубчик, как бы вы там ни отстали, но про
Севрский мирный договор-то уже, наверное, слышали.
– В некотором роде, – сухо согласился Борис.
– В августе этого 1920 года подписан в Севре мирный
договор между Англией, Францией, Италией, Грецией и еще несколькими странами с
одной стороны и султанской Турцией с другой. Смысл Севрского мира – раздел
территории бывшей Османской империи державами-победительницами в мировой войне.
Территория Турции по этому договору сократилась в четыре раза, она лишилась не
только всех своих прежних завоеваний, но отторгнута и часть исконно-турецких
земель. Сирия, Ливан, Палестина и Месопотамия в качестве подмандатных
территорий переданы Британии и Франции. Турция лишилась также владений на
Аравийском полуострове, от нее отторгнут Курдистан. Ей пришлось признать
английский протекторат над Египтом, а французский – над Тунисом и Марокко.
Кроме того, Греции отдали всю Фракию, европейский берег Дарданелл, полуостров
Галлиполи и Смирну. Но там все спорно, потому что идет война греков с турками,
хотя по договору армию Турции должны были сократить до пятидесяти тысяч
человек, а флот – передать союзникам.
Горецкий закашлялся, отхлебнул вина, затем откинулся на
стуле и продолжил:
– Разумеется, такой кабальный договор окажется
нежизнеспособным. Дело в том, что еще до Первой мировой войны в Турции зрело
недовольство султанским правительством. Общество требовало перемен. Кстати, вам
это ничего не напоминает?
– Еще как напоминает, – вздохнул Борис, – у
нас в России тоже все газеты кричали: «Долой! Пусть сильнее грянет буря!» Вот и
дождались буревестников, чтоб их совсем…
– Да, вот у них в Турции возникло такое движение младотурок.
И лидер появился – Мустафа Кемаль. И сейчас потихоньку у них происходит
национально-освободительная революция. И даже новое правительство сформировали
в Анкаре. И оно не признало Севрский мир, так что перемены в Турции еще будут.
Борис потягивал терпкое вино и задумчиво поглядывал на
хорошенькую девушку за кассой. Поймав его взгляд, она опустила черные глаза,
отвернулась, но тут же поглядела снова и даже улыбнулась. Горецкий проследил,
куда смотрит Борис, и недовольно нахмурился.
– Формально в Турции правит султан несуществующей уже
Османской империи, Махмуд Шестой – совершенно незначительная фигура. Он взошел
на престол в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году вместо отрекшегося брата.
Правительство султана заключило союз с немцами, таким образом Турция ввязалась
в войну, где потеряла почти миллион человек и значительную часть территории!
Это слишком много даже для по-восточному терпеливых турок. В стране зреет
недовольство. Султанское правительство доживает последние дни, дай Бог, чтобы
после национально-освободительной революции не последовал переворот, как у нас
в России… Вы заметили, Борис Андреевич, что мы все время говорим – «у нас, в
России»? А ведь теперь это совсем не так. Нашей России не стало, процесс этот
необратимый…
– Я согласен с вами, хоть Врангель и кричал войскам при
эвакуации, что мы еще вернемся и победим. Все давно поняли, что он сам в это не
верит.
– Оставим в стороне горькие слова, что если бы армию не
продали и не предали генералы и союзники, мы бы победили. Об этом теперь
спорить нечего. Я согласен, что союзники, в том числе, англичане, повели себя
не лучшим образом. Они просчитались, потому что не знали России. Они думали,
что большевики, не умея управлять, развалят страну, и народ, голодный и нищий,
смиренно, как когда-то в девятом веке, попросит прийти варягов и руководить.
Они слишком поздно поняли свою ошибку – Гражданская война закончилась, и
большевики удержались у власти. Надо сказать, что Черчилль, которого я глубоко
уважаю за бескомпромиссную позицию в отношении Советов, был против вывода войск
интервентов из России. Но Ллойд Джордж
[2]
задумал иную комбинацию.
