Послышалась тихая и довольно приятная музыка. Анджела
появилась в середине зала внезапно, как будто материализовалась из воздуха. На
ней было белое длинное платье из плотного шелка, руки оголены по самые плечи.
Ни на руках, ни на шее не было никаких украшений, только на голове светлые
кудри прикрывал венок из белых, едва распустившихся, бутонов роз.
Песенка была хороша, исполнительница тоже. Борис против воли
залюбовался ею. В противоположной стороне зала обосновалась шумная компания
французских офицеров. Один был толстый и усатый, как Тартарен из Тараскона. От
песни они все пришли в неописуемый восторг, впрочем, как и вся остальная
публика. Грянули овации. Борис опомнился и придал лицу выражение
невозмутимости.
Анджела улыбнулась особенно чарующе, затем сняла с головы
венок из белых роз, сделала несколько мелких шажков и бросила венок Борису.
Реакция у него была отличная, так что он успел поймать венок на лету, после
чего встал и поклонился мадемуазель Анджеле – вежливо, но без улыбки.
– Мадемуазель оказала мосье большую честь, –
угодливо захихикал над ухом Бориса неизвестно откуда взявшийся официант. –
Господину следует поблагодарить мадемуазель, выразить ей свое восхищение.
– Быстро говорите, что я должен сделать, –
пробормотал Борис, не разжимая губ.
– Господину полагается подойти к мадемуазель и вернуть
ей венок с каким-нибудь ценным подарком, – и видя, что Борис нахмурился,
прожженный тип тут же поправился: – Можно дать деньгами.
«Ну и порядки, однако, завела мадемуазель!» – мелькнуло в
голове у Бориса. Он секунду помедлил, не зная, как поступить, и тогда
прохиндей-официант добавил уже более фамильярно:
– Господин не пожалеет, что заплатил. Мадемуазель
нечасто балует публику таким зрелищем. И немногие счастливцы удостаиваются
получить венок. Это своего рода пропуск к сердцу мадемуазель, – слуга
совсем уже непристойно хихикнул и добавил: – А также в ее постель. Говорят,
потрясающе! Мосье – счастливый человек, ему сегодня везет!
– Мерзавец! – Борис скривился, как от зубной боли,
так ему стало противно.
Официант отскочил испуганно, а к столу Бориса подошел
французский офицер, самый буйный и громкоголосый. Его гулкий бас раздавался
весь вечер, он бурно выражал свои восторги мадемуазель Анджеле, выделяясь из
всей компании французов.
– Господин русский! – француз был пьян, но на
ногах держался твердо. – Прошу вас отдать мне этот венок.
– С чего это? – изумился Борис.
– А с того, что я желаю его у вас купить! –
француз протягивал деньги, но Борис не видел, какие там купюры.
– Я никаким товаром не торгую, – бросил Борис.
Толстого француза уже дергал за руку какой-то маленький
вертлявый тип из той компании. Он прошептал что-то ему на ухо, но тот уперся и
загудел:
– Вы, русские, не должны быть так упрямы. Вы здесь
находитесь на птичьих правах. Да если бы наше правительство не было так
гуманно…
От бешенства у Бориса потемнело в глазах. Он вспомнил,
какими глазами смотрел на них с Алымовым капитан французского миноносца, когда
принимал их на борт в Новороссийске – оборванных, измученных, едва спасшихся от
смерти в холодной мартовской воде. Полковник Горецкий купил их жизни за ящик
замечательного Абрау-Дюрсо.
– Сволочь французская, – вполголоса по-русски
произнес Борис, глядя в глаза офицеру.
После этого он добавил несколько выражений, которым научился
от казачков, которые в свою очередь подхватили их в России от революционных
матросов. Ведь всем известно, что такой ругани, как у матросов, больше нигде не
услышать.
Французы не поняли значения его слов, но интонацию и
выражение лица оценили по достоинству. Толстый сверкнул глазами и, воинственно
шевеля усами, стал было надвигаться, но Борис быстро отвернулся, подозвав
знаком официанта. Он схватил со стола злополучный венок, смял его, вложив
внутрь довольно внушительную пачку денег и сказал, протянув все это официанту:
– Передашь мадемуазель. Скажешь: в благодарность за
песню. Понял: в благодарность за песню! И чтобы никаких намеков непристойных!
Всякий тут будет европейскую женщину позорить…
Слова его были отлично слышны всем – и французам, и
прохиндею-слуге, и даже, кажется, самой мадемуазель Анджеле. Борис швырнул на
стол остатки денег, поклонился на прощание мадемуазель, щелкнув каблуками, и
вышел из зала. Он был зол на себя за то, что не сумел выполнить порученное
дело, зол на Горецкого за то, что тот заставил его заниматься таким вздором,
зол на англичан за то, что жаждут бакинской нефти, зол на сволочей французов за
то, что предали Русскую армию, а Колчака вообще сдали большевикам… Но больше
всего он был зол на эту белобрысую дуру, которая бросила ему венок и поставила
тем самым в неловкое положение.
«Нет, не гожусь я в коварные соблазнители!» – думал он.
Борис не заметил в запале, что обиженный слуга переговорил о
чем-то с вертлявым французиком, который сопровождал толстяка, похожего на
Тартарена из Тараскона. Французы были разгорячены вином, а поведение Бориса
очень их разозлило. Официанту же мало досталось на чай, да и вообще он по
природе своей был негодяем.
Борис вышел из дверей и, оставив за собой освещенное кабаре,
быстро пошел по улице. Ему хотелось пройти пешком, чтобы движением разогнать
накопившиеся эмоции. Он обогнул здание, в переулке было темновато и пустынно. И
тут вдруг откуда-то из темноты выскочил оборванный нищий и быстро-быстро
забормотал что-то по-турецки, протягивая к Борису руки.
Три года, три долгих года длилась в России Гражданская
война. Из этих трех лет полтора Борис пробыл на фронте, а полтора – колесил по
России, спасаясь от красных, махновцев и разных прочих лихих людей. За три года
у него выработалась отличная реакция на опасность. Вот и сейчас за долю секунды
он сообразил, что нищий пристал к нему неспроста. И когда слева во мраке
мелькнула смутная тень и раздался еле слышный шорох, Борис уже схватил нищего
за плечи и швырнул его с размаху в ту сторону, откуда раздавались
подозрительные звуки.
Послышался не то вздох, не то всхлип, Борис вгляделся в
темноту и различил там две фигуры. Одна отбросила от себя неподвижное тело
нищего. Тот упал вперед лицом, из спины у него торчала рукоятка ножа. Удар
несомненно предназначался Борису. Человек, стоящий в тени дома, просто не
ожидал такой быстрой реакции Бориса и не успел отвести руку. Нож поразил его
сообщника. Оставшись безоружным, убийца отступил в темноту в замешательстве, но
Борис в два прыжка настиг его и угостил таким ударом в челюсть, что у того
клацнули зубы и он свалился на землю как подкошенный.
– Вот, значит, как здесь встречают, – пробормотал
Борис. – Добро пожаловать в Константинополь!
Со стороны освещенной улицы послышался окрик полицейского,
затем топот ног подбегающего человека. Борис в панике огляделся. Быть
схваченным на месте преступления прямо над свежим трупом не входило в его
планы. Разумеется, полковник Горецкий вызволит его со временем, но потратит на
это много английских денег, потому что турецкие полицейские, возможно, и
обладают какими-то достоинствами, но неподкупность в их перечень не входит.
Английских денег Борису было не жаль, но тратить время на разбирательства с
полицией тоже не хотелось.
