– Вы, Борис Андреевич, являетесь дальним родственником
известного азербайджанского нефтепромышленника Бари Гаджиева, умершего в Баку
от лихорадки в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году.
– Вот те раз! – удивился Борис. – Да я и не
похож совсем!
– А вам и не надо быть на него похожим, –
невозмутимо ответил Горецкий. – Вы – двоюродный племянник его жены, на
которой он женился накануне революции. Кстати, у Бари Гаджиева действительно
была русская жена. И вот вы постараетесь убедить некоторых лиц в том, что
покойный Гаджиев так любил свою последнюю русскую жену, что оставил ей если не
все свои деньги, то большую часть. А также нефтепромыслы. А поскольку тетушка
ваша, Анна Николаевна, тоже скончалась весной двадцатого года и была бездетна,
то она и оставила своему двоюродному племяннику солидный куш.
– Чушь какая! – абсолютно искренне высказался
Борис. – Кто в такое поверит?
– А нам с вами и не нужно, чтобы поверили, –
терпеливо объяснил Аркадий Петрович. – Нам нужно, чтобы засомневались.
Дело в том, Борис Андреевич, что здесь, в Константинополе, да и раньше в
России, за эти годы всплыло на поверхность столько человеческой накипи –
жуликов, спекулянтов, мошенников всех мастей, что сама по себе ваша история
никого не удивит. Люди еще и не такое выдумывают.
Но вы, голубчик, отличаетесь от людишек этого сорта. Вы –
бывший офицер, хорошо и со вкусом одеты, живете на широкую ногу, но не
устраиваете непристойных кутежей. Вместе с тем вы никому не известны, никто не
знает, откуда вы взялись…
– Прибыл из России.
– Именно, но что вы там делали? Ясно одно: на данный
момент у вас есть деньги. Так что вполне возможно, что тетушка и оставила вам
право владения двумя нефтяными скважинами на Каспийском море.
– О Господи! – простонал Борис. – Аркадий
Петрович, дорогой, да я же только что из России. И вы сами не далее, как два
дня назад прочли мне длинную лекцию о том, что большевики победили по всей
стране, что в Армении и Азербайджане власть перешла к Советам, и что падение
меньшевистского правительства в Грузии – это вопрос нескольких недель! А
большевики национализируют все нефтепромыслы, так что мое наследство – фикция!
– Все верно, голубчик, я от своих слов не отказываюсь.
Но, как я уже говорил, нефтепровод Баку-Батум функционирует и будет
функционировать, покуда порт в Батуме свободный. А у покойного Гаджиева был в
Батуме свой собственный нефтеперегонный завод. И поскольку ситуация с батумской
частью Аджарии далеко не ясна – вполне возможно, что турки заявят на нее свои
права, – ваш завод имеет огромную ценность. И даже нефтепромыслы в Баку
могут в глазах многих людей представлять большую ценность. Никто не знает, как
долго продержатся в Закавказье большевики. А с их падением нефтепромыслы снова
станут вашими. И вы становитесь для заинтересованных людей очень нужным
человеком.
Горецкий посмотрел на ошалевшего Бориса и рассмеялся.
– Не беспокойтесь, голубчик, до нефтеперегонного завода
дело не дойдет. Перед нами стоит одна локальная задача: выяснить, на какую
могущественную державу работает прекрасная Гюзель. Она заинтересуется вами, как
только узнает, что вы имеете отношение к нефти. Что же касается подтверждения
того, что вы – наследник Гаджиева, то мы с мистером Солсбери в самом ближайшем
будущем предпримем некоторые меры…
И вот сегодня утром на прогулке Борис вроде бы случайно
упомянул в разговоре о своем нефтяном наследстве. Анджела куталась в манто – на
улице было прохладно. Дул резкий ветер с моря, и ничего не было странного в
том, что девушка попросила Бориса отвезти ее в кабаре – нужно, мол,
репетировать новый номер. Борис непритворно огорчился, на что Анджела ответила,
что сегодня вечером она не выступает, так что они смогут пообедать попозже, а
потом…
При слове «потом» она так многообещающе улыбнулась, что у
Бориса сердце вспорхнуло малиновкой. Он склонился к руке мадемуазель, чтобы
скрыть довольный блеск в глазах.
Они пообедали в ресторане отеля. Более внимательный
наблюдатель определил бы, что сегодня вечером Анджела выглядит задумчивой и
только старается казаться веселой и беззаботной, но Борису в данный момент было
не до таких тонкостей. Перед ним сидела хорошенькая молодая женщина, которая
улыбалась и всячески давала понять, что он ей небезразличен. Чего еще можно
было желать молодому здоровому мужчине, который больше полугода вообще не видел
рядом с собой женщин?
В номере отеля у Бориса из головы вылетели англичане, нефть,
полковник Горецкий… И теперь он лежал в блаженной истоме, сознавая, что вполне
счастлив. Он уже погружался в сладкую дрему, и побежали перед глазами, как
бывает перед спокойным сном, какие-то дома, замки, озера и сады, как вдруг
Анджела спросила его полушепотом:
– Ты спишь, дорогой?
Как ни был Борис умиротворен, что-то в ее голосе его
насторожило. Голос был слишком серьезный, в нем явственно слышалось напряжение.
Борис не отозвался, только поворочался немного, якобы во сне. Анджела
поцеловала его в лоб. Борис постарался дышать максимально ровно. Легкие
движения рядом подсказали ему, что Анджела осторожно встала с кровати. Босые
ноги неслышно ступали по ворсистому ковру, но вот слегка скрипнул стул, после
чего Анджела испуганно затихла. Едва слышно звякнули пуговицы френча, который
Борис бросил на кресло у окна.
Вот, значит, как. Стало быть, она роется в его карманах. И
несомненно, она не собирается его обокрасть, ей нужно другое.
Борис сосредоточился на дыхании: что бы ни случилось, он
должен дышать ровно, ведь он крепко спит. Анджела, надо думать, уже достала из
кармана френча бумажник и теперь внимательно изучает его содержимое. Из
документов там есть довоенный паспорт, а также та бумага, что выдали ему в
штабе Русской армии уже здесь, в Константинополе. Есть и еще одна вещь –
письмо, старое, истершееся на сгибах письмо якобы от его тетки Анны Николаевны
Гаджиевой, присланное ею в Петроград в восемнадцатом году сразу после смерти ее
мужа Бари Гаджиева. Письмо написано по-русски, так что вряд ли Анджела хорошо
его поймет, но внизу есть несколько строк по-французски, и подпись очень
разборчива. Письмо изготовил полковник Горецкий. Само по себе оно
доказательством не является, но, как утверждал полковник, сможет кое-кого
заинтересовать.
Но какова плутовка Анджела? Как невинно краснела, когда
говорила, что не нужно подарков и что Борис не такой, как другие. А он-то,
дурак, еще переживал, что девушку втягивают в сомнительную игру.
Борис отважился приоткрыть один глаз. Анджела увлеченно
читала письмо. Он крепко зажмурился и забормотал что-то по-русски. Через
секунду Анджела была уже возле него. Она обняла его за шею и повернула его
голову так, чтобы он не заметил вывалившийся бумажник. Поцелуй был длинным и
ошеломляющим. Последней мыслью Бориса было, что в нынешней его работе есть,
несомненно, очень приятные стороны.
Глава 8
В ломбарде старого ростовщика,
