– Но почему же вы считаете, что он – мой
соотечественник?
– Потому что он убивает русских. Сами посудите:
ротмистр Русской армии Врангеля Хренов, полковник Шмидт – обрусевший немец,
далее – ростовщик Фома Сушкин – русский эмигрант…
– А эти, последние? – расстроенно спросил
Горецкий.
– Женщина была зарегистрирована как проститутка – у нас
с этим строго – и звали ее Мария Костромина. Из эмигрантов. Здесь очень быстро
обнищала, стала нюхать кокаин и так далее. Ее сутенер выдавал себя за турка, но
на самом деле был грузином – и тоже прибыл из России. Так что я считаю, что
убийца – ваш соотечественник. Если бы он убивал негров, то я считал бы, что он
сам негр или вырос там, где негров очень много. Если он убивал испанцев, я
считал бы, что он испанец или прожил в Испании большую часть жизни.
– Позвольте с вами не согласиться, – Горецкий
наклонился вперед и поднял руку в жесте протеста, – негров чаще всего
убивают белые, страдающие расовой ненавистью. Может быть, этот маниак так же
ненавидит русских?
– Я сказал уже, – в голосе Джафара не слышалось
недовольства, он по-прежнему был тускл и негромок, – что больше всего
ненавидит тех, с кем долго прожил вместе. Негров убивают зачастую белые, но
только те, кто вырос в южных американских штатах, а отнюдь не в Гренландии.
Сколько я знаю ваших соотечественников – нет на свете такого народа, который
был бы более враждебен к русским, чем сами русские…
Горецкий откинулся назад, больно ударившись о жесткую спинку
стула, и горестно склонил голову:
– Вынужден с вами согласиться. Ни один народ не
ненавидит нас так, как мы сами. Что ж, я сейчас же займусь расследованием и
сделаю все, что в моих силах. Что-то подсказывает мне, что убийца не
остановится на достигнутом. И, поскольку протокола осмотра тел, которые
находятся в анатомическом театре, придется ждать до вечера, я предлагаю
допросить еще раз есаула Чернова.
– Время обеда, – любезно напомнил Джафар.
– Да, неразумно начинать сложное дело на голодный
желудок, – согласился полковник.
Он секунду помедлил, внезапно осознав, что ему не хочется
обедать вместе с Джафаром Карманли, что он вообще не может себе представить,
как тот ест, спит и делает все остальное. Было такое впечатление, что помощник
начальника полиции живет только в этом кабинете, а по окончании рабочего дня
исчезает из него в небытие, чтобы утром снова возникнуть за столом из ничего.
Полковник Горецкий решил немедленно взять себя в руки, но Джафар уже вызвал
полицейского и, улыбаясь одними губами, что означало у него крайнюю степень
вежливости, велел проводить полковника к выходу с тем, чтобы встретить его
через час. Горецкий сдержал готовый вырваться вздох облегчения и ушел обедать.
Поел он в находившемся неподалеку греческом ресторанчике без
всякого аппетита, потому что хоть и кормили в этом месте отменно, но все блюда
показались полковнику невкусными. Только за кофе – очень крепким и очень
сладким, который он еще с крымских времен привык пить по-турецки – запивая
ледяной минеральной водой, – полковник Горецкий несколько просветлел лицом
и предался легкой задумчивости.
– Маниак, – бормотал он тихонько себе под
нос, – хм… маниак? С чего это в Константинополе взяться маниаку? Да еще
русскому…
Бывало там, в России, в его практике всякое – не зря
профессор Горецкий считался в свое время лучшим в Петербурге специалистом по
уголовному праву. Память у него была очень хорошая, так что сейчас он сразу
вспомнил подходящие дела. М-да, маниак. Что ж, все может быть… Горецкий
прислушался к себе и понял, что не верит ни в какого маниака. Впрочем, в данный
момент следовало отложить в сторону интуицию и рассуждать логически.
Джафар Карманли сообщил ему о пяти одинаковых убийствах,
вернее о четырех, потому что сутенера и проститутку убили вместе. Пока что связывает
все эти убийства только одно: смерть от удара в затылок шилом или другим острым
предметом. Полковник на мгновение усомнился: не может ли быть, чтобы Джафар
нарочно подсунул ему эти убийства, чтобы увести его с правильного пути, отвлечь
от расследования убийства полковника Шмидта? Он подумал еще немного и решил,
что этого не может быть. Несмотря на довольно неприятные внешность и повадки,
Джафар производил впечатление добросовестного полицейского, он был
заинтересован в раскрытии убийства полковника Шмидта так же, как и Горецкий.
Итак, все мертвые – русские. И вот это-то и настораживало, потому что опыт
профессора Горецкого говорил о том, что для маниака такой связи недостаточно.
Ну, допустим, Джек-Потрошитель убивал молодых женщин легкого поведения… Как ни
ужасно это звучит, но логика в его действиях была. А в этом деле? Ротмистр
Русской армии, старый ростовщик, полковник Шмидт и проститутка со своим
сутенером. Неоднородная компания… И если проститутку, старика и даже ротмистра
неизвестному было убить легко, потому что никто ими не интересовался и не
охранял, то с полковником Шмидтом дело обстояло совершенно по-другому. Убийца
подгадал момент, когда полковник отослал своего охранника. Зачем он это сделал?
Вот с этого Горецкий и начнет допрос есаула Чернова.
Высокий человек в хорошо пошитом английском френче без погон
щедро расплатился с хозяином ресторанчика, который сам обслуживал важных
посетителей, а что этот клиент – важный, он угадал, как только тот вошел.
Военный поблагодарил хозяина по-гречески и вышел на улицу. Годы сделали его
походку несколько тяжеловатой, но видно было, что человек еще крепок и не скоро
поддастся старости. Хозяин ресторана проводил его взглядом через открытую
дверь, заметил, что тот вошел в здание полиции, и удовлетворенно улыбнулся. Он
не ошибся: его посетитель очень важная персона!
Джафар Карманли по-прежнему сидел в своем кабинете и что-то
писал.
– Вы пришли вовремя, – констатировал он, не
поднимая головы, – сейчас приведут Чернова.
За дверью раздался шум, возня, и здоровенный турецкий
полицейский втолкнул в комнату нечто, что недавно было есаулом Черновым.
Малиновая некогда черкеска, вернее, то, что от нее осталось, висела на теле
вошедшего, как на вешалке. Щеки его ввалились, глаза лихорадочно блестели и
беспокойно перебегали с Джафара на полковника. Лицо было какого-то желтого
цвета, и, внимательно приглядевшись, Горецкий обнаружил, что оно все покрыто
заживающими синяками.
От толчка полицейского есаул не удержался и сполз на пол
возле стены. Джафар махнул рукой, отпуская конвоира, и пристально посмотрел на
Чернова.
– Встать! – проговорил он тихо, одними губами, но
арестованный услышал и со стоном начал приподниматься.
– Молчать! – так же тихо приказал Джафар.
Есаул встал с трудом, держась за стену.
– Хм, однако! – решил напомнить о себе полковник
Горецкий. – Вы говорили, уважаемый Джафар-эфенди, что условия содержания
есаула вполне сносные. Но я, признаться, удивлен.
– Условия обычные – те, в которых содержатся иноверцы.
Разумеется, они отличаются от тех, в которых содержатся подданные Османской
империи, – невозмутимо отвечал турок. – Камеры сухие, но, конечно, в
них много народа. Два раза в день дают воду.
