– А еду? – Горецкий против воли повысил голос, так
как вдруг заметил, что есаул до крайности истощен. – Вы что же, не кормите
арестованных?
– Они могут сами купить себе еду, на свои деньги.
Государство не обязано кормить преступников.
«Ай да басурманы! – мысленно воскликнул
Горецкий. – Ну и законы у них…»
– Деньги отобрали, – прошептал у стены есаул.
– Кто разрешил говорить? – опять Джафар произнес
эти слова тихо, но арестованный вздрогнул, как от крика.
– Сколько дней голодаете? – отрывисто спросил
Горецкий.
– Сколько сижу… Четыре дня…
– Хм… Видите ли в чем дело, уважаемый
Джафар-эфенди, – начал Горецкий, тщательно подбирая слова, – я никак
не хочу критиковать ваши методы, но не кажется ли вам, что весьма неразумно
морить голодом важного свидетеля? Если бы сегодня я не решил провести допрос,
есаул, пожалуй, мог бы и…
– Тюрьма – это не мое ведомство, – равнодушно
ответил Джафар, – там есть свое начальство.
– М-н-да… – слегка задумался Горецкий. – Вы
разрешите? – Он вытащил из кармана плитку бельгийского шоколада, которую
купил утром, намереваясь навестить Варю Ордынцеву в госпитале.
Есаул Чернов встрепенулся, схватил плитку, но, под строгим
взглядом Горецкого, стал есть медленно, не спеша отламывая по кусочку.
– Итак, – начал Горецкий по-французски, чтобы было
понятно Джафару, – я пока не буду спрашивать вас, отчего вы не разглядели
трех офицеров, избивших вас на улице Османли, я спрошу вас о другом: отчего ваш
начальник, полковник Шмидт, так обеспокоился разговором, что произошел у него с
пьяным капитаном Лихачевым? А ведь он был обеспокоен, иначе не послал бы вас за
ним проследить. И помните, что я не удовлетворюсь простым ответом «не знаю». Вы
должны дать мне информацию, в противном случае я не сумею ничего для вас
сделать, и вы, есаул, как это ни прискорбно, сгниете заживо в турецкой тюрьме.
– Раньше я умру от голода, – усмехнулся Чернов,
немного приободрившийся после шоколада. – Вы не беспокойтесь, господин…
полковник. Я слышал о вас от Шмидта, – пояснил он в ответ на вопрошающий
взгляд Горецкого и перешел на русский. – Так вот, там, в тюрьме, я очень
хорошо понял, что после смерти полковника я совершенно никому не нужен. Турки
считают нас пылью под ногами. Никаких прав я здесь не имею. На голодный
желудок, знаете ли, хорошо думается. И я, конечно, расскажу вам все, что знаю,
но нельзя ли что-то сделать насчет моего освобождения?
– Отвечу откровенно: сделать для вас я сейчас могу
мало, – по-французски ответил Горецкий. – Дело в том, что сидите вы
как свидетель, ибо капитана Лихачева, похоже, утопили в тот же день, когда
убили полковника Шмидта. Турецкая полиция не хочет, чтобы вас постигла та же
участь, поэтому вас взяли под стражу.
– Премного благодарен, – пробормотал есаул.
– Итак, я вас слушаю, – напомнил Горецкий.
– Несколько недель назад к полковнику Шмидту поступили
сведения о некоем тайном обществе среди русских офицеров. Общество называлось,
кажется, «Русское дело», и настроение у его членов было весьма жестким. Туда
принимались офицеры, преимущественно молодые, небольших чинов. У этого… скажем
так, содружества молодых, много воевавших офицеров, как ни странно, имелась
даже своя программа. Программа эта пока выражена неточно – возможно, потому,
что общество не хочет афишировать свои цели, – но общие идеи вычленить
можно. – Есаул внезапно прижал руку к горлу и громко сглотнул.
– Много сразу не ешьте, – нахмурился
Горецкий, – желудок отвык.
– Куда уж много, – криво улыбнулся есаул. –
Стало быть, подошел тогда к нашему столику капитан Лихачев и начал угрожать –
дескать, недолго вам, господин полковник, осталось гулять по ресторанам, потому
что карающая рука с мечом уже занесена над вашей головой и скоро, дескать, за
все вам лично отольется. И что-то все Четвертую роту вспоминал, которая вся
полегла по приказу, мол, господина полковника.
За разговором Чернов как-то незаметно перешел на русский, но
хозяин кабинета никак на это не отреагировал, он продолжал молча сидеть за
столом.
– Так-так, – пробормотал Горецкий, – что у
пьяного на языке, то у трезвого на уме. Вы, есаул, поподробнее насчет программы
этого тайного общества, пожалуйста.
– Я мало что знаю… но там у них, во-первых – никакой
веры генералам, которые своими амбициями привели армию к поражению, а Россию –
к гибели. У них свои особые законы и своя иерархия. Кому конкретно они
подчиняются, неизвестно, но дисциплина в обществе строгая.
– Интересно, откуда же ваш шеф полковник Шмидт все это
узнал?
– Узнал случайно, из неофициальных источников. Видите
ли, – пояснил есаул в ответ на недоверчивый взгляд Горецкого, –
полковник мне доверял, но до известной степени. Я не в курсе всех его дел.
Горецкий вынужден был согласиться с есаулом – он тоже никого
не посвящал в некоторые свои секретные дела.
– Стало быть, генералам не подчиняются и даже
собираются мстить. Подобно тому, как монархисты убили начальника штаба
деникинской армии генерала Романовского?
– Примерно. Цели политические: возродить сильную армию
без подлецов-генералов, чтобы воевать за Россию.
– Опять идти в Россию? – прищурился
Горецкий. – Но это же глупо.
– Возможно, но для того, чтобы увлечь людей, эта идея
вполне годится. А для того, чтобы накормить армию голодных офицеров, прежде
всего следует отобрать у интендантов и тех же генералов все, что они успели
украсть у армии в России и вывезли сюда.
– Хм, однако… Совсем как у большевиков: «Грабь
награбленное!» Знакомый лозунг… Кстати, я припоминаю… недавнее убийство
полковника Иванова. Это не их ли рук дело?
– Не могу знать, господин полковник! – честно
ответил есаул.
– Из армии Иванов уволился, и ходили какие-то слухи,
что здорово был нечист на руку… Во всяком случае, если бы не было у него в доме
ценностей, не стал бы он нанимать охрану из казаков.
– Этот ваш Иванов был убит и ограблен, – подал
голос Джафар. – По некоторым признакам, ценности у него в доме хранилась
немалые.
– Уважаемый Джафар-эфенди! – в полном изумлении
воскликнул Горецкий. – Вы понимаете по-русски?
– Слишком много русских в городе, – невозмутимо
ответил Джафар, – слишком много беспорядка.
– Так-так, – повернулся Горецкий к есаулу. –
Теперь переходим собственно к нападению на вас.
– Значит, я шел по Османли следом за капитаном
Лихачевым, сохраняя неизменное расстояние между нами. Капитан был пьян, но не
настолько, чтобы не заметить слежки. Он свернул во двор, я ускорил шаг и, когда
миновал открытые ворота, заметил, что он скрылся в подъезде дома. Мне
показалось, что во дворе никого нет, поэтому я, не скрываясь, побежал к
подъезду, но тут появились трое офицеров, молча окружили меня и начали бить.
