– Естественно. Но доказать, что он – убийца, будет
трудно.
В это время в прихожей раздался грохот, хлопнула дверь, и в
комнату ввалился запыхавшийся Саенко.
– Ваше сковородне, господин полковник! – выпалил
он. – С Борисом Андреичем беда!
– Что, он слишком скверно играл на рояле и за это его
побила возмущенная публика? – прищурился Горецкий.
Саенко глубоко вздохнул, намереваясь начать подробный
рассказ, но вместо этого вдруг махнул рукой и выпалил традиционное:
– Ох и подлый же народ турки!
Услышав шаги у себя за спиной, Борис внутренне собрался. На
экране в это время разворачивалась бурная сцена с заламыванием рук и отчаянными
жестами, но Ордынцев, чтобы не заглушать шаги, заиграл тихую «Утреннюю молитву»
Чайковского.
Скосив глаза, он разглядел приближающуюся к нему из темноты
зала гибкую, хищно согнувшуюся фигуру. Продолжая играть нехитрую мелодию левой
рукой, правой Борис потянулся к револьверу.
Однако достать оружие он не успел: гибкая фигура метнулась к
нему, и раздался звук резкого удара и скрежет металла по металлу.
Соскользнувшее лезвие стилета порезало ухо, но Борис, не обращая внимания на
боль, отклонился, перехватил в воздухе левую руку нападающего и приемом
французской борьбы бросил его на пол.
Сам он прыгнул сверху на поверженного противника, чтобы не
дать ему подняться, но тот откатился в сторону и хотел нырнуть под сиденья
зрителей, как вдруг из темноты вынырнул Саенко и каким-то тяжелым темным
предметом огрел злодея по голове.
В зале раздались раздраженные выкрики и свист зрителей,
недовольных тем, что замолчало привычное фортепьяно тапера. Борис громко
произнес по-французски извинения, вряд ли понятые турецкой публикой. Саенко,
сидя верхом на безжизненном злодее, аккуратно связывал ему руки, как связывал
он багаж Аркадия Петровича или Бориса при частых переездах.
Борис нагнулся к ординарцу и спросил:
– Ты же вроде с Аркадием Петровичем ушел? Как же ты
здесь-то оказался?
– Да решил приглядеть за вами. Мало ли что, думаю…
– Молодец ты, брат. Вовремя подоспел. Без тебя бы мне
не справиться, убежал бы, мерзавец, – вон он какой жилистый…
– Да, соответствующий господин, – согласился
Саенко, внимательно оглядывая узлы. – Но теперь не убегет.
– А ты его… не того? Не насмерть?
– Да нет, сейчас очухается. Мужчина крепкий.
– А чем ты его приложил-то?
– Да там, при входе… вазочка такая стояла.
Борис окинул взглядом рассыпанные по полу осколки и подумал,
что ваза была немалых размеров, чуть не в человеческий рост.
Связанный человек зашевелился и открыл глаза. Увидев Бориса,
он удивленно на него уставился.
– Я так понимаю, – сказал Борис весьма
вежливо, – вы знакомый Лидии Антоновны. У вас к ней было дело? Так она
сегодня занята, я за нее.
В зале наконец загорелся свет. По проходу между рядами
бежали, тяжело пыхтя, двое толстых турецких полицейских, вызванных перепуганным
билетером.
Увидев лежащего на полу связанного человека и склонившегося
над ним Бориса, полицейские выпучили глаза и злобно затараторили по-турецки.
Ордынцев огляделся. Саенко и след простыл. Когда он успел исчезнуть, осталось
загадкой. Борис попытался объясниться с полицейскими по-французски, но они не
понимали ни слова, сыпали турецкими фразами, и один из них уже начал решительно
надевать на ненормального иностранца наручники.
В это мгновение Борис вспомнил спасительные слова. Он громко
и с достоинством сказал полицейским:
– Джафар Карманли!
На полицейских это подействовало волшебным образом. Они еще
больше выпучили глаза, однако наручники надевать не стали, подняли связанного
злодея с пола и повели обоих к выходу. С Борисом обращались с вежливой
осторожностью, хотя на всякий случай крепко держали за локоть. По дороге они
переговаривались между собой, периодически повторяя магическое имя «Джафар
Карманли». Произносили они его с испуганным уважением.
– Итак, вы утверждаете, – негромким скрипучим
голосом проговорил Джафар Карманли, в упор глядя на Бориса Ордынцева, –
что этот господин покушался убить вас?
– Да, совершенно верно. Он подкрался ко мне сзади,
когда я играл на фортепьяно…
– Вы работаете тапером в синематографе «Лидо»? –
прервал его турок быстрым вопросом и сделал знак стенографисту.
– Нет, я не работаю тапером, – устало ответил
Ордынцев, – я заменил женщину, которая работает там тапером, потому что
она понадобилась для снятия допроса моему шефу…
– Ваш шеф – сотрудник турецкой полиции? – с
саркастической усмешкой спросил Джафар-эфенди.
– Нет, он не сотрудник полиции, – уныло парировал
Борис, – он…
– Этот господин напал на меня, когда я собирался занять
свое место в первом ряду, – обиженным голосом проговорил смуглый жилистый
господин с левой рукой на перевязи, – он ударил меня по голове каким-то
тяжелым предметом, от этого я потерял сознание и больше ничего не помню…
– По голове его ударил не я, а Саен-ко, – вставил
Борис.
– Саенко? – язвительно уточнил Джафар и сделал
знак стенографисту, чтобы тот отразил новую фамилию в своих записках. – И
куда же делся этот таинственный господин Саенко?
– Не знаю, – пожал плечами Борис, – он помог
мне связать этого убийцу, а потом, когда появились ваши полицейские, куда-то
исчез.
– Так. – Джафар Карманли наклонил голову, и
тусклый свет лампы отразился в его голом желтом черепе. – Значит, этот
таинственный господин куда-то исчез…
– Что вы слушаете этого молокососа! – взорвался
смуглый господин. – Я – уважаемый человек, боевой офицер, пострадавший в
боях за свое отечество, – он бросил взгляд на левую руку, безвольно
висящую на черной шелковой перевязи, – и не потерплю возводимых на меня
грубых обвинений! Мой родственник, который…
– И ранение у него фальшивое! – прервал его Борис
нервным возгласом. – Я прекрасно помню, что там, в синематографе, он
ударил меня в шею стилетом, держа его в левой руке!
– Стилетом? В шею? – насмешливо переспросил
Джафар. – Должен сказать, что вы прекрасно выглядите для человека,
которому нанесли удар стилетом в шею!
– Дело в том, что я… – начал Борис, но в это время
дверь отворилась, и на пороге появились Аркадий Петрович Горецкий и его верный
оруженосец.
– Дело в том, что я господину поручику посоветовал на
шею полотно от старой ножовки навернуть, – с ходу принялся объяснять
Саенко. – Мне один охотник рассказывал, он когда на рысь ходил, завсегда
пилу на шею навертывал. Рысь – она сзади на шею бросается, точно как убивец
этот… Борис Андреич нарочно стул в темноту передвинул, а вот этот, –
Саенко кивнул на смуглого господина, – в темноте-то и перепутал.
