Новости мы не слышали, вот меня и тянуло к «Эрнестине», чтобы узнать что-то важное. Теперь стало понятно, что именно. Опасность грозила не только детям Пейтонов. Какая-то безумная группа похищала детей по всему Западу, чтобы собрать вместе, сжечь или убить другим способом на сцене перед избранной аудиторией, более извращенной, чем я решался себе представить.
С учетом моих паранормальных способностей, возможно, только я мог найти похищенных еще живыми и спасти. Ноша на мои плечи ложилась слишком тяжелая, и я не знал, выдержат ли они. Помимо успехов у меня случались и неудачи, потому что при всех моих талантах я прежде всего человек со всеми свойственными ему недостатками и ошибками. И если бы я не уберег так много невинных детей — или кого-то из них, — меня ждала черная депрессия, возможно, даже чернее той, в которую я впал на долгие недели после того, как потерял Сторми Ллевеллин. Но, разумеется, у меня не было иного выбора, как попытаться их спасти.
Вероятность неудачи на этот раз даже возрастала, потому что противостояли мне фаланги врагов, жестоких и беспощадных. Помимо их кровожадности и многочисленности, еще большую тревогу вызывало другое: они были не обычными шалопаями, преступниками, психопатами и социопатами. Возможно, все это относилось к ним в полной мере, это верно, но они представляли собой еще большую опасность, потому что как минимум двое из них, маскарадный ковбой и мужчина с каменным лицом и глазами змея, обладали паранормальными способностями… или знаниями о сверхъестественном.
Сэнди дала миссис Фишер сдачу.
Миссис Фишер сунула несколько долларов в щель прозрачного ящика для пожертвований «Спейшл олимпикс»
[18]
, который стоял у кассового аппарата.
Сэнди пожелала нам счастливого пути.
Миссис Фишер взяла пару мятных карамелек из пластмассовой вазочки, поставленной рядом с ящиком для пожертвований.
Я открыл дверцу «Мерседеса» для миссис Фишер.
Миссис Фишер протянула мне карамельку.
Даже если по ходу дня выпадают моменты, когда все кажется нормальным и каждое действие, твое или окружающих, не несет в себе ничего значимого, внешняя обыденность — иллюзия, и под спокойной поверхностью кипит мир.
Глава 20
Не во всех пустынях постоянно царит жара. В тех, что расположены на большой высоте, зимой может быть холодно, как на канадской равнине. Зима, конечно, подходила к концу, но с наступлением темноты заметно похолодало. Ветер чуть пахнул дождем, который мы обогнали, но, похоже, скоро грозил вновь нас настигнуть.
Большущий, как с картинки, «Харлей Дэвидсон» застыл рядом с лимузином, такой же черный, но в свете, падающем из окон ресторана, с поблескивающими хромированными деталями отделки.
Стоявшие у мотоцикла мужчина и женщина как раз сняли шлемы. Выглядели они как Ангелы Ада. У мужчины, лет пятидесяти, высокого, мускулистого, но худощавого, чисто выбритого, в глаза сразу бросалась львиная грива тронутых сединой волос. Он больше походил на характерного актера, чем на исполнителя главной роли. Его лицо привыкло не к смягчающим лосьонам и тонирующим гелям, а к солнцу и ветру и понятия не имело, что такое ботокс. Женщина выглядела моложе лет на десять, с высокими скулами, гордыми, словно вырубленными из камня, чертами лица и бронзовым оттенком кожи, указывающим на присутствие толики крови чероки. Если бы журналы «Солдат удачи» и «Вог» слились в один, эти двое могли бы появиться на обложке нового издания. Я мог поспорить на собственную печень, что ни у одного кожу не пятнала татуировка, а к пирсингу они относились крайне отрицательно. Я видел, что плевать они хотели на мнение о них окружающих, что они никогда не оглядывались на моду, но выглядели ее законодателями и, конечно же, не теряли время на твиттер.
Баритоном, густым, как портвейн пятидесятилетней выдержки, мужчина обратился к миссис Фишер:
— Мы услышали по тайным каналам, что Оскар закончил свой путь на земле и отправился домой.
Миссис Фишер обняла женщину.
— Он доел последнюю ложку лучшего крем-брюле, которое мы когда-либо пробовали, и метрдотель сказал, что никто не умирал в этом ресторане с большим достоинством.
Мужчина обнял миссис Фишер.
— Оскара всегда отличал класс.
— Как его мама? — спросила женщина.
— Что ж, дорогая, нельзя прожить сто девять лет, раз-другой не взвалив на плечи весь мир.
Мужчина протянул мне правую руку.
— Меня зовут Гидеон. Это моя жена, Шандель. Ты, должно быть, новый шофер Эди. Томас, не так ли? Могу я называть тебя Том?
— Да, сэр. — Я пожал протянутую руку. — Но я еще не согласился на эту работу.
— Он очень независимый, — вставила миссис Фишер. — Полагающийся только на себя.
— Так и надо, правда? — спросил Гидеон.
— Так и надо, — подтвердила миссис Фишер.
Когда мотоциклист улыбался, его лицо становилось таким доброжелательным, будто сталкивалось только с хорошей погодой, а с плохой — никогда.
Из глубин памяти выскочила мысль, которую я тут же облек в слова:
— Шандель — это на французском «свеча».
Улыбалась она так же тепло, как и муж, только яркости хватило бы не на одну свечу.
— Том и его подружка Сторми, — поделилась с мотоциклистами миссис Фишер, — однажды получили карточку от ярмарочной гадальной машины, в которой говорилось: «Вам суждено навеки быть вместе».
— Я бы отнеслась к этому со всей серьезностью, — прокомментировала Шандель.
— Я так и отношусь, — заверил ее я.
— Сторми ушла молодой, — добавила миссис Фишер, — но он по-прежнему верен ей и не сомневается, что сказанное в карточке — правда.
— Разумеется, он в это верит, — кивнул Гидеон. — Каким надо быть дураком, чтобы в это не верить?
— Круглым, сэр.
— Именно.
— Что ж, — продолжила миссис Фишер, — у нас тут что-то вроде кризиса, действительно вопрос жизни и смерти, и Том хочет побыстрее с этим разобраться, хотя я подозреваю, он думает, что не доживет до утра.
— Это бодрит, — отметил Гидеон.
— Да, сэр, в какой-то степени.
Шандель и Гидеон поцеловали миссис Фишер в щеку, миссис Фишер поцеловала их щеки, я поцеловал щеку Шандель, а она — мою, и я вновь обменялся рукопожатием с Гидеоном.
Со шлемами в руках, более соответствующие сну, чем Барстоу, они направились к «Эрнестине». Через несколько шагов Гидеон обернулся и спросил миссис Фишер:
— В июле мы увидимся в Одиноком Опоссуме?
