Пленники сидели на полу, большим полукругом, трое детей Пейтонов среди них, все от десяти лет и моложе, восемь мальчиков и девять девочек. Некоторые застыли от ужаса, других трясло, третьи выглядели эмоционально выхолощенными, безмерно уставшими. Наверняка они уже выплакали все слезы. На лицах двоих читалась непокорность. Возможно, они сопротивлялись или пытались бежать и были наказаны, да только ни о каком побеге не могло быть и речи. Всех семнадцать привязали друг к другу за запястья красной атласной лентой, превратив в неразрывную цепочку.
Лампы перестали пульсировать. Тот, кто нарушал ночь своим приходом, наконец-то прибыл, и ночь приспособилась к визитеру.
Раздраженный моим появлением, хотя я говорил с ними предельно вежливо, Кен-1 процедил:
— Послушай, чел, я скажу тебе то же самое, что говорил и другим, которые заглядывали сюда до тебя. Мы не можем позволить тебе взять с собой одного из этих прелюбодейских маленьких блинчиков в прелюбодейскую ванную, чтобы попробовать на вкус. Они должны быть чистыми… для дальнейшего. Кроме того, они все отлили перед тем, как мы их связали, а теперь мы никого не сможем отвязать, потому что скоро, как только мы услышим гонг, мы должны отвести их к прелюбодейской сцене.
— Ее или его, — вставил Кен-2.
— Что? — переспросил Кен-1.
— Ее или его, — повторил Кен-2. — Мы не можем позволить Луцию уйти в ванную ни с одной из девочек, ни с одним из мальчиков.
— Чел, именно это я и сказал, — заявил Кен-1, раздражаясь еще больше.
— Нет, ты сказал ему, что мы не можем позволить ему взять одного в ванную, чтобы попробовать на вкус.
После нескольких слов, которые воспринимались как богохульство, Кен-1 объяснил:
— Под блинчиком понимались и мальчики, и девочки.
— Может, и так, но как он истолковал твои слова?
— Да какая разница? — спросил Кен-1. — Когда я сказал «на вкус», я имел в виду не вкус блинчика, но Луций понял, о чем речь. — Он повернулся ко мне. — Ты понял, о чем я?
— Абсолютно, но я пришел сюда не за этим.
Кен-1 пренебрежительно фыркнул:
— Да, конечно.
— Правда. Роб прислал меня, чтобы я кое-что сделал.
— Роб какой? Здесь сегодня девяносто человек, и я знаю трех Робов. А еще двадцать вижу впервые, и, возможно, каждый из них прелюбодейский Роб.
Кен-2 уточнил:
— Только Роб Корнелл на самом деле Роберт, но ему не нравится уменьшительное Боб, вот он и называет себя Робом.
Прежде чем Кен-1 успел выдать какое-нибудь новое ругательство из своего богатого лексикона, я обратился к Кену, который стоял у окна:
— В этом мне нужна ваша помощь.
— В чем?
— В том, с чем Роб Баркетт прислал меня сюда.
Кен-2 тут же отошел от окна.
— Почему ты сразу не сказал, что тебя прислал Роб Баркетт?
Поднимаясь со стула, с электрошокером в правой руке, Кен-1 добавил:
— Черт, Луций, ты же знаешь, какой он, Роб. Руководит из кабинета, на дело не ходит. Он бы тоже не знал, что делать, если бы в прошлую ночь оказался в Вегасе. Да, получилось грязно. Но четверо детей все равно у нас.
Я вспомнил слова Чета, посетителя ресторана: «В Вегасе похитители убили родителей, чтобы добраться до детей».
Кен-2 присоединился к нам, на лице читалась озабоченность.
— Кто бы мог подумать, что баптистский священник и его жена носят оружие?
Кен-1 попытался заручиться моим сочувствием:
— Послушай, чел, в новостях сказали, что этот прелюбодейский священник и его жена-сука имели разрешение на ношение оружия. Какие безумные говнюки-бюрократы из правительства разрешают прелюбодейским священникам ходить с прелюбодейским пистолетом под полой пиджака?
— Хорошо хоть, священник не сообразил, что нас двое, — добавил Кен-2.
— Хорошо, — кивнул Кен-1. — Но священник должен знать, что в Библии написано: «Не убий».
— Если на то пошло, Роб не так и злится насчет Вегаса, — успокоил их я. — Все закончилось как нельзя лучше, мы заполучили четырех аппетитных пасторских деток, воспитанных в чистоте и непорочности, какими они нам и нужны. Он прислал меня сюда, чтобы я кое-что сделал с маленькими крошками.
— Сделал что? — хором спросили Кены.
Я им подмигнул: «Вам понравится».
У меня в животе запорхали две тысячи крыльев бабочек, одновременно вылупившихся из тысячи коконов.
Этим детям предстояло жить с психологической травмой до конца своих дней, и я не хотел, чтобы у них остались еще более темные воспоминания об этих событиях.
Повернувшись к пленникам, я вспомнил слова мистера Хичкока. Сектанты хотели удивить оставшихся шестнадцать, когда первого порезали бы ножом, изрубили топором или забили молотком.
— Послушайте, дети. Потребуется день или два на оплату выкупа, а пока мы отпустить вас не можем.
Одна из двоих, кто демонстрировал непокорность, девочка девяти или десяти лет с конским хвостом и серо-зелеными глазами, подала голос:
— Это все куча лошадиного дерьма.
— Лично я таких слов никогда не произношу, — ответил я ей, — хотя понимаю, почему у тебя такое настроение. Если честно, мы знаем, что вы заскучали, а поскольку среди собравшихся здесь есть несколько фокусников, через какое-то время мы собираемся устроить для вас маленькое представление.
— Еще больше лошадиного дерьма, — стояла на своем девочка.
Я стоял на шаг впереди перед Кенами, а потому подмигнул ей, чего они увидеть не могли. Она нахмурилась, не зная, как это истолковать.
— Мне нужен один из вас, кто будет помогать фокусникам в нескольких их удивительных трюках. Это действительно будет круто.
Один милый мальчик лет шести поднял руку:
— Я помогу.
— Извини, сынок, но мне не нужны добровольцы. Мы сейчас сыграем в веселую игру, и победитель станет помощником фокусников. Сначала я хочу, чтобы вы все закрыли глаза. Давайте же. Закрывайте. Крепко. Очень крепко. И ты тоже. Вот так, хорошо. Вы должны оставаться с закрытыми глазами всю игру, пока я не скажу вам, что их надо открыть.
Я вытащил один из «Глоков», повернулся и прострелил Кену-1 голову. Он, разумеется, глаза не закрывал, но они не успели даже широко раскрыться от осознания, что сейчас произойдет.
Кен-2, вероятно, думал о суперклассных сисечках, потому что пистолет выхватывал гораздо медленнее, чем я ожидал, и я выстрелил ему в лицо и горло еще до того, как ствол покинул кобуру. Чтобы не сомневаться насчет Кена-1, я наклонился и выстрелил в него еще раз.
При каждом выстреле раздавалось лишь тихое «уф-ф-ф», но от падения тела шума куда как больше, и я повторил:
