Наконец на рассвете 23 января красные начали наступление на
Перекоп.
Выставленное на перешейке охранение – Славянский полк,
численностью всего сто штыков, как и предполагалось, бежал. Красные заняли вал
и тянулись в перешеек.
Двигаясь за Славянским полком на юг, они заняли Армянск и
направились к Юшуню.
Слащов уверился в победе: красные играли по его сценарию.
Стемнело. Красным пришлось ночевать в открытом поле при
двадцатиградусном морозе.
* * *
– У аппарата Деникин.
– У аппарата Слащов.
– Яков Александрович, по сведениям от англичан, Перекоп
взят красными. Что вы думаете делать дальше в связи с поставленной вам задачей?
– Антон Иванович, красными взят не только Перекоп, но и
Армянск. Защиту Крыма я считаю делом своей чести. Завтра враг будет наказан.
В тылу началась паника. В портовых городах пытающиеся уехать
люди штурмовали пароходы. О сдаче Перекопа и Армянска было сообщено в газетах.
Губернатор Татищев засыпал штаб телеграфными запросами о
состоянии дел.
На рассвете 24 января красные вышли с Перекопского перешейка
и тут же попали под фланговый огонь с юшуньской позиции. 34-я дивизия Слащова
перешла в контратаку, в то же время оставленный красными в тылу Виленский полк
ударил по ним с севера, следом пошла в атаку Донская конная бригада Морозова –
тысяча шашек мощной лавой разлилась по перешейку, двигаясь к югу.
В полдень Слащов продиктовал донесение Деникину:
«Наступление красных ликвидировано, отход противника
превратился в беспорядочное бегство, захваченные орудия поступили на вооружение
артиллерии корпуса».
Охранение белых заняло прежнее положение. Остальные части
разошлись по квартирам. Развитие наступления было запрещено Ставкой.
Этот бой, небольшой по продолжительности, по занятому им
пространству и по численности участвовавших в нем войск, сыграл огромную роль в
Гражданской войне: он продлил ее еще на целый год, доказав правильность
избранной Слащовым тактики, вернув войскам уверенность в своих силах и веру в
своего командира, послужив основой удержания белыми Крыма и создав плацдарм для
эвакуации остатков Добровольческой армии из Новороссийска и для создания из
разбитых, разрозненных деникинских частей Русской армии генерала Врангеля.
Вечером 24 января Слащов в своем салон-вагоне диктовал
приказы на следующий день. В самый разгар работы явился адъютант генерала
сотник Фрост, очень исполнительный, но недалекий офицер, и доложил, что
губернатор Татищев настоятельно просит сообщить о положении на фронте.
Озабоченный ситуацией губернатор звонил в течение дня каждые пять минут.
Разумеется, штаб корпуса давно уже сообщил ему о победе, но Татищев хотел
получить известие лично от командующего. Слащов, и всегда крайне желчный и
раздражительный, взорвался: он занят делом, в его руках оборона Крыма, а ему
досаждают по пустякам штатские паникеры – и резко ответил адъютанту:
– Что ж ты сам сказать ему не мог? Так передай, что вся
тыловая сволочь может слезать с чемоданов!
Фрост, по всегдашней своей исполнительности, передал все
слово в слово.
Телеграфная лента же по случайности попалась в руки
репортерам – и началось! На Слащова посыпались жалобы и выговоры, дошло даже до
Деникина, но фраза эта сделалась в Крыму ходячей.
* * *
В Керчи французы высадили всех своих временных пассажиров,
кроме полковника Горецкого. Видно было, что союзникам не терпелось избавиться
от этих «russe terrible». Капитан Жиро с презрительным выражением на холеном
лице наблюдал за их высадкой и распорядился немедленно произвести на корабле
генеральную уборку. Впрочем, вытерев с палубы следы грязных сапог, французские
матросы не смогли убрать с миноносца неуловимое ощущение тоски, подавленности,
отчаяния, оставленное на «Сюркуфе» солдатами разбитой и преданной деникинской
армии.
Керчь кипела и бурлила. Улицы и набережные были полны
озлобленными изверившимися добровольцами. Казаков попадалось мало –
значительная часть донцов, не подчинившись приказу Деникина, ушла не в
Новороссийск, а в Грузию, где правительство меньшевиков многих из них вскоре
выдало красным, а многие кубанцы разбежались по своим домам.
Госпитали и лазареты ломились от раненых, легких уже давно
не брали, и они слонялись по городу в толпе однополчан. Вся эта голодная, почти
неуправляемая масса, оборванная, почти безоружная, мало напоминала победоносную
Добровольческую армию минувшей осени, едва не дошедшую до Москвы в героическом
сентябрьском наступлении.
Проталкиваясь сквозь толпу на одной из приморских улиц,
Борис увидел знакомое лицо.
– Осоргин! – окликнул он высокого бледного офицера
в простреленной кавалерийской шинели.
– А, господин поручик, – Осоргин улыбнулся обычной
своей кривой улыбкой, напоминающей волчий оскал, – не рассчитывал здесь
вас встретить! Думал, вы с вашим таинственным покровителем давно уже в
Константинополе, а то и в Париже!
– Зря вы так, поручик! Я такой же солдат, как вы, и
прошел всю эту кошмарную дорогу от Ценска до Новороссийска. Да и полковник,
которого вы помянули, тоже здесь в Крыму. Я только сейчас приплыл на «Сюркуфе»… –
А, так вас союзнички с комфортом доставили! А нас везли на «Святополке», как
овец, друг к другу вплотную, не повернуться, не переступить. Человек сознание
теряет, а упасть некуда – так и стоит со всех сторон сжатый… Может, и мертвые
стоя плыли… Хорошо хоть перед посадкой не ели – не пили, а то ведь по нужде не
выйдешь, почти двое суток терпеть пришлось!
– Мне кажется, об этой эвакуации наши отцы-командиры
вовсе не подумали, – вставил Борис, вполне разделявший в данном случае
знаменитую осоргинскую злобу, – транспорты в Новороссийске не были готовы,
а что и было – так стояли и ждали неизвестно чего… – И вообще удивляюсь,
как мы доплыли! – продолжал Осоргин. – На полпути попали под шальной
огонь красного орудия, люди на палубе шарахнулись, и наша посудина чуть не
перевернулась. Хорошо, капитан, решительный человек, так рявкнул на людей, что
сразу панику прекратил. А снаряды красных все равно не долетали, чересчур
далеко было.
– Значит, флотские командиры не виноваты в провале
эвакуации. Все зло – в высшем командовании, в генералах. Они в ответе за всех
погибших, за всех, оставленных на убой.
Осоргин посмотрел на Бориса заинтересованно, новыми глазами
и, подойдя к нему ближе, вполголоса сказал:
– Я вижу, вы стали мыслить так же, как я. Честно
говоря, прежде я вам не доверял… Но, впрочем… – и словно бросаясь в
ледяную воду, он заговорил:
– Есть человек, капитан Орлов. Он объединяет вокруг
себя офицеров, которые больше не в состоянии терпеть генеральский произвол,
бездарность, эгоизм. Он хочет создать новую армию, освобожденную от
высокопоставленных предателей, которые думают только о себе, о своей шкуре, о
своих богатствах, предавая подчиненных. Сейчас он в Симферополе, создал там
отряд, контролирует положение в городе. Я собираюсь к нему. Едем со мной!
