Прохор Селиванов вышел из кафе «Петлюра» в превосходном
настроении.
Сегодняшний день выдался у него на редкость удачным. Через
давнего знакомого, харьковского сахарозаводчика Синько, ему удалось
договориться с очень нужным человеком, интендантским полковником, ведающим
фуражировкой кавалерии, и продать ему тысячу пудов перепревшей пшеницы по
замечательно высокой цене.
Конечно, пришлось подмазать полковника, выплатить ему
«откат», да и Синько взял знатный куш за услуги, но в таких вопросах Прохор
никогда не скупился: не подмажешь – не поедешь.
В кофейне Прохор выпил немного, обмыл сделку по
православному обычаю, но напиваться не стал: при нем были деньги, и очень
большие, и он не чувствовал себя спокойно, пока не спрятал их в сейф.
Махнув рукой извозчику, Прохор вскарабкался в пролетку и
буркнул:
– В гостиницу «Кист»!
– Слушаюсь, ваше степенство! – Коренастый извозчик
обернулся на секунду, окинул седока быстрым взглядом маленьких близко
посаженных глаз и взмахнул вожжами.
Прохор откинулся на сиденье и предался приятным
размышлениям. Война, конечно, гадость, но для делового человека открываются
огромные перспективы.
Армии нужно много, очень много. Кроме оружия и боеприпасов,
с которыми лучше не связываться, нужен фураж для коней и продукты для солдат,
строительные материалы для укреплений, обмундирование, медикаменты… да всего не
перечтешь! И за все это армейские интенданты платят чистоганом, а на качество
товара смотрят сквозь пальцы, особенно если как следует подмазать… Здесь за год
можно миллионщиком стать, а потом – в Константинополь, а еще лучше – в Париж…
Оторвавшись от таких приятных мыслей, Прохор огляделся. Места были незнакомые.
– Эй, любезный, – окликнул он извозчика, –
куда это ты меня завез? Я же тебе велел в «Кист»!
– Не извольте беспокоиться. – Извозчик повернулся
к седоку с нехорошей улыбкой, одновременно придерживая лошадь. Тут же в
пролетку вскочили с двух сторон двое людей в масках.
«Налетчики!» – в ужасе подумал Прохор и полез за пояс, где у
него холодной тяжестью приютился вороненый наган.
– Не надо, барин, – с просительной интонацией
сказал высокий плечистый налетчик и железной рукой ухватил Прохора; отбив
всякие мысли о нагане. Второй громила уже ловко обшаривал его одежду.
«Черт, черт! – мысленно ругал себя Прохор, – не
надо было обмывать сделку, скорее в гостиницу надо было ехать, деньги в сейф
убрать. Все ведь теперь отберут!»
Налетчик действительно моментально нащупал потайной пояс,
набитый деньгами, распорол рубашку Прохора и вытянул пояс наружу.
– Товарищ Макар, – радостно воскликнул он, показывая
пояс извозчику, – тут такие деньжищи!
«Так это красные! Товарищи, – понял Прохор, –
совсем плохо дело, эти живым не оставят. И извозчик ихний».
Словно прочитав его мысли, извозчик укоризненно сказал:
– Что ж ты, дура, сделал? Зачем меня по имени назвал?
Теперь надо этого бурдюка кончать!
– Да я ж не по имени, а только по кличке, –
оправдывался налетчик, – да и все одно его лучше прикончить, так оно
спокойнее будет.
Прохор сомлел от страха.
– Товарищи, дорогие, – забормотал он без всякой
надежды на успех, – не убивайте, деньги все возьмите, я не в претензии,
только не убивайте! Я сам сочувствующий! Лично с одним комиссаром знаком,
товарищем Кацем. Не убивайте, Христом Богом молю!
– Ну что вы там тянете! – недовольно сказал
извозчик. – Время дорого!
Высокий молчаливый налетчик коротко взмахнул широким кривым
ножом. Голова Прохора Селиванова откинулась на спинку сиденья. Горло,
перерезанное от уха до уха, выплеснуло широкую струю крови на белоснежную
манишку.
«Извозчик» спрыгнул с козел и вместе с двумя своими
соучастниками скрылся за углом.
* * *
Иван Салов свернул с улицы в маленький переулок, который
заканчивался тупичком, пробежал, стараясь не топать сапогами, до самого края,
перемахнул через забор и стукнул легонько в темное оконце одноэтажного неказистого
домика.
Долго не слышно было в доме никакого движения, наконец,
когда потерявший терпение Салов стукнул громче, оконце отворилось и показалась
растрепанная женская голова.
– Это ты, что ли? – полушепотом спросила
женщина. – Что ночью-то ходишь, патрулям попадешь… – Не бойся,
Леля! – выдохнул Салов, приближая свое лицо к ней и вдыхая сладкий запах
женского тела, распаренного в теплой постели, – открой лучше дверь… Она
отшатнулась, почувствовав в хорошо знакомом мужчине что-то новое, необъяснимое.
Потом накинула шаль и босиком пробежала в сени, чтобы отпереть дверь. Он вошел
– сильный, большой – и сразу же схватил ее жадно за плечи, прижался к лицу.
– Подожди, не шуми, хозяйку разбудишь! –
отбивалась Леля.
Они тихонько прошли на ее половину – две крошечные комнатки,
заставленные мебелью, и там Салов, скинув шинель, впился в Лелины губы жадным
поцелуем.
– Пусти, мне больно! – Она оттолкнула его и
запахнула шаль на пышной груди.
Босым ногам стало холодно на полу, она вздрогнула и присела
на узкий продавленный диван. Салов же продолжал оживленно двигаться по
крошечным комнаткам, ему не сиделось на месте, И хоть мартовские ночи были
холодны, а он пришел без шапки в распахнутой шинели, Леля ощутила, как от него
исходят жаркие волны возбуждения. Пахло от него ночью, табаком, крепким мужским
потом и еще чем-то сладковатым и непонятным.
– Водки дай! – требовательно произнес он, наконец
остановившись.
– Ты еще ночью ко мне ходить будешь, чтобы водку
трескать? – возмутилась Леля. – А ну… – Она замахнулась, но
Салов перехватил ее руку.
– Все, Леля, дело сделано, – проговорил он
непонятные слова, – вот, смотри. – Он бросил на стол толстую пачку
денег.
– Это – мне? – растерялась Леля. – Откуда у
тебя столько?
– Много будешь знать – скоро состаришься! –
захохотал он, и у Лели язык не повернулся напомнить ему про злобную хозяйку.
Она вскочила с дивана, накинула шелковый халат, на ощупь
кое-как пригладила гребнем рыжие кудри. Потом выставила на стол графинчик водки
и немудреную закуску. Салов налил полстакана и выпил одним махом, не закусывая.
Потом прислушался к себе и налил еще на два пальца водки,
после чего подцепил на вилку кусок колбасы и поглядел на Лелю маслеными
глазами. Под его взглядом она потрогала деньги, пытаясь определить, сколько же
там всего.
– Куда? – Он накрыл ее руку своей, и опять пахнуло
чем-то незнакомым и сладковатым. – Не все тут твое. Полторы тысячи нужно
Ваське Губарю отдать, как договаривались. На революционное дело! –
серьезно и строго сказал он. – А остальные полторы – наши. Куплю тебе
завтра ту браслетку, что показывала на той неделе. Носи, мне не жалко.
