– Сегодня ночью Мишка пришел.
– Какой Мишка?
– Мишка Полищук из Симферополя. У них весь подпольный
комитет разгромили, всех взяли по квартирам, а также склад оружия и типографию.
И еще две явочные квартиры. Его в последний момент соседка спрятала. Он у нее в
подполе до ночи просидел, а потом решил к нам податься. Два дня добирался.
– Разгромили, говоришь? – медленно проговорил
товарищ Макар. – А когда это было-то?
– Так четыре дня назад.
– А когда этот к нам прибыл, Борщевский?
– С неделю, наверное, будет, – задумалась Тоня.
Товарищ Макар что-то подсчитывал в уме. Антонина смотрела на
него испуганно, прочитав в его глазах что-то, сильно ее ужаснувшее.
– Вот что, Тоня, – мягко сказал он и взял ее за
руку, – ты про это никому не говори. Мишку куда определила?
– У тетки моей. – В голосе девушки послышался
всхлип.
– Вот пусть там и сидит пока, в город не высовывается.
И ты молчи, до поры до времени? Даешь слово?
Она молча кивнула.
– А сейчас иди домой, живи, как будто ничего не
случилось. А с этим делом я разберусь, не беспокойся. Молодец, что пришла,
умница… Тоня летела домой как на крыльях. Он ей доверяет! Он похвалил, назвал
умницей!
Глава 7
Олимпиада Самсоновна тяжело вздохнула и начала сначала:
– Племянник у меня по интендантской части. Когда он у
Анфиски своей ночует, так пускай она об нем и беспокоится, но когда он дома
сидит, так оченно привередлив, ежели что не так – гневается. А у меня через
ихнюю стукотню бланманже ни в какую не поднимается. И вообще, сна ни в одном
глазу, а когда не спамши, так сами понимаете – в организме через то ослабление
и болезни… Пристав Семикуров застонал:
– Ох, Зюкина, у меня сейчас от твоей болтовни в
организме не то что ослабление, а натуральная падучая случится! Что ты мне с
утра про свое бланманже надоедаешь?
– Я не какая-нибудь там! – истерически взвизгнула
Олимпиада Самсоновна. – Я вдова железнодорожного кондуктора! У меня
племянник Василий – по интендантской части! А через ихний грохот не только
бланманже, а и булочки заварные опустились! А племяннику моему только свежее
подавай! Он мне говорит – я, мол, по интендантской части служу и хочу,
тетенька, чтобы дома все было по первому разряду, как в самых хороших домах, а
у вас вместо бланманже какой-то кисель овсяный! Это он про мое бланманже! А чем
же я-то виновата, когда у них цельными сутками стукотня и грохот!
Пристав ударил кулаком по столу:
– Госпожа Зюкина! Чего тебе от меня надо? У меня куча
дел! У меня драка греков с татарами на рыбном рынке! У меня убийство коммерсанта
Селиванова на шее висит нераскрытое! У меня печник Хряка угрожает зарубить
топором мещанина Тудысюдыева на почве ревности, а гут ты со своим бланманже! Ну
чего, чего ты от меня хочешь?
– Так я же вам битый час повторяю: почитай каженный
день у них беспрестанно грохочет и грохочет, Так что ни сна, ни отдыха. Опять
же булочки заварные, бланманже и воздушный пирог а-ля буше… – Замолчи,
Зюкина! Я тебя сейчас арестую за неуважение к властям!
– Это вы меня арестовать собираетесь? Когда у меня
племянник Васенька очень важный начальник по интендантской части? Да он до
самого главного генерала дойдет! За что вы, интересно знать, меня арестовывать
собираетесь?
– За бланманже! Сил моих больше нет про твое бланманже
слушать! Ну, скажи на милость, Зюкина, – в голосе Семикурова уже зазвучали
сдерживаемые рыдания, – чего ты от меня хочешь?
– Чтобы вы ихний грохот прекратили, – наконец
сформулировала железнодорожная вдовица свои требования к власти.
– Да кто ж такие они-то? Можешь ты сказать?
– Соседи у меня, очень из себя подозрительные, в
подвале и днем и ночью чем-то грохочут, а у меня от ихнего грохота полная
бессонница и мысли начинаются. А главное дело, что бланманже… – Только не
начинай про бланманже! – заорал Семикуров. – Идем к твоим соседям!
Он встал, дрожа мелкой нервной дрожью, прицепил к поясу
шашку и, оставив за себя унтер-офицера Михеева, отправился следом за
железнодорожной вдовой.
Гриша Якобсон приподнял занавеску и выглянул на улицу. Через
дорогу к их дому важно шествовал дородный пристав, придерживая болтающуюся на
боку шашку.
Сбоку за ним семенила какая-то невразумительная
мелкобуржуазная тетка, пытавшаяся, по-видимому, объяснить что-то полицейскому,
но тот только досадливо отмахивался от нее, как от назойливо жужжащей крупной
осенней мухи.
– Яков Моисеевич, товарищ Гольд-блат, – похолодев
от нехорошего предчувствия, позвал Гриша своего старшего коллегу по подпольной
типографии, – Яков Моисеевич, погляди, никак до нас полиция.
Гольдблат подошел к окну, поправил круглые очки в железной
оправе, неоднократно чиненные при помощи обыкновенной проволоки, откашлялся и
сказал:
– Ну, что ж, товарищ Якобсон, подпольщик всегда должен
быть готов к опасности. Одно, Гриша, хорошо: успели напечатать весь тираж
воззвания. Одно плохо: станок у нас хоть и небольшой, но тяжелый, вдвоем нам с
тобой его не унести. Значит, быстро собираем все листовки и уходим через
подвальное окошко.
Пристав Семикуров уже подходил к дверям.
– Ну, Зюкина, – недовольно сказал он настырной
вдове, – не слышу никакого грохота. Что ты меня попусту от работы
оторвала?
– Василий, племянник мой, который по интендантской
части, с большими начальниками запросто… – Зюкина, только без бланманже!
Ладно, посмотрю, чем они там грохотали. – И пристав уверенной рукой
постучал в дверь.
На стук никто не ответил, хотя внутри дома слышалось
какое-то движение, пару раз приподнялась занавеска. Пристав постучал гораздо
решительнее. Ему самому сделалось любопытно, что за люди живут в этом доме и
почему они не открывают дверь полицейскому.
Он снова постучал и зычным голосом крикнул:
– Откройте, полиция!
Когда и эти решительные меры не привели к желаемому
результату, пристав достал свой знаменитый удивительно переливчатый свисток и
засвистел так, что с соседской крыши посыпалась черепица, а у железнодорожной
вдовы Олимпиады Самсоновны Зюкиной заложило правое ухо.
Когда на свист сбежались значительные полицейские и
вспомогательные силы, выломали дверь и обследовали подозрительное жилище,
сотрудников подпольной типографии уже и след простыл.
Однако найденный типографский станок, печатные формы и
пробные оттиски листовок, брошенные за ненадобностью, однозначно говорили о
криминальном характере творившихся здесь дел. Железнодорожная вдова мало что
поняла, но пришла к выводу, что соседи ее больше беспокоить не будут и ничто не
угрожает в дальнейшем ее заварным булочкам, бланманже и воздушному пирогу а-ля
буше.
