Пристав Семикуров, почувствовав политический запашок
обнаруженного вертепа, вдовицу поскорее отправил восвояси. Правда, и самого
Семикурова очень скоро отправили заниматься обычными делами вроде битвы греков
с татарами подъехавшие чины из военной контрразведки.
Семикуров тяжело вздохнул, подумал, что, как всегда, работа
достается одним, а лавры другим, и отправился увещевать печника Хряпина.
* * *
Двумя часами позднее в маленьком портовом трактире бывшие
сотрудники прекратившей свое существование подпольной типографии разговаривали
с товарищем Макаром.
– Одно, товарищ Макар, хорошо, – убежденно говорил
вожаку подпольного комитета Яков Моисеевич Гольдблат, – хорошо, что успели
отпечатать воззвания и спасли весь тираж. – Старый печатник скосил глаза
на стоящий под столом объемистый саквояж вроде тех, с какими ходят
дипломированные акушерки. – Одно плохо: лишились мы типографии, а без типографии
комитет – как без рук.
– Не иначе как Борщевский типографию провалил, –
убежденным голосом резюмировал товарищ Макар.
– Что вы, товарищ Макар! – горячо вступился за
Борщевского Гриша Якобсон.
– Борщевский – проверенный товарищ. Он нам много
дельного посоветовал, когда в типографию заходил. У него от самого Мокроусова
мандат… – Этот мандат он мог в контрразведке получить, – жестко
ответил Макар, – настоящего Борщевского убили, а этому провокатору мандат
отдали.
– Не может быть! – горячился Гриша. – Это
ведь он для нас текст воззвания составил, такой текст замечательный, что прямо
за душу берет! Сразу чувствуется, что пламенный революционер!
– Дай-ка сюда!
Председатель подпольного комитета разложил на коленях
листовку и пробежал глазами:
"Солдаты Белой армии!
За что вы воюете? За буржуазию и их приспешников, генералов,
которые набили чемоданы и одним глазом смотрят на Керчь, другим – на Перекоп,
часто оглядываясь на Константинополь? За контрразведчиков, продажных людишек,
расшаркивающихся по-холопски перед генералами, выдавая истинных борцов
освобождения трудящихся. Они смакуют последние события дня, но мы им скажем:
напрасно, господа, преждевременное ликование. На месте одного замученного
встанут десятки, сотни борцов, и час расплаты приближается!
Мы обращаемся к вам и надеемся, товарищи солдаты и офицеры,
что наш призыв не останется пустым звуком. Вы все, как один, по первому нашему
сигналу, должны выступить с оружием в руках на улицу и действовать по указанию
подпольного комитета.
Не дайте уйти буржуазии и их приспешникам, генералам!
Недалек тот день, когда над Севастополем будет развеваться красное знамя!
Покидайте ряды белых!
Идите к нам! Мы гарантируем вам жизнь, а мерзавцам пощады
быть не может!
Да здравствуют рабочие и крестьяне!
Да здравствует Третий Интернационал!
Да здравствует всемирная революция!"
– Доверчив ты, товарищ Якобсон, – холодно возразил
Макар, – это у тебя от молодости и недостаточной пролетарской
сознательности. Вот пройдешь царскую каторгу и белогвардейские застенки, тогда
совершенно по-другому будешь людей оценивать.
Сам товарищ Макар в белогвардейских застенках тоже не бывал,
не говоря уж о царской каторге, но любил красиво выразиться и производил этим
на товарищей сильное впечатление. Во всяком случае, Гриша ему больше не
возражал.
– Поглядите, что получается, – продолжал товарищ
Макар гнуть свою линию, – денег этот Борщевский не донес, а объясняет это
как-то сомнительно. В Симферополе побывал, и вот вам: сегодня узнаю, что
симферопольская ячейка разгромлена.
– Как так?
– Утром Антонина сообщила, а к ней человек прибыл из
Симферополя. К вам в типографию Борщевский наведался – и в результате
типография раскрыта, а вам пришлось бежать… Нет, товарищи, с этим Борщевским
дело явно нечисто.
– Что же нам теперь делать? – спросил Яков
Моисеевич, глядя на товарища Макара поверх круглых очков в пролетарской
металлической оправе.
– Самое первое – меняем конспиративную квартиру,
поскольку Борщевский ее знает. Второе – вы и хозяин конспиративной квартиры
переходите на нелегальное положение. Для начала спрячем вас в доках, а там
видно будет. У сапожника родственники в деревне есть?
– Вроде да, – с сомнением проговорил Гриша, –
со стороны жены… – Ну, вот пусть к жене в деревню и едет. А что делать с
самим Борщевским – это мы с товарищами еще подумаем… – А что с воззванием,
куда его деть?
– Дадим ребятам, пусть расклеят. Воззвание хорошее, не
пропадать же добру…
* * *
Иван Салов сам не помнил, как ноги вынесли его с проклятой
Корниловской набережной от здания морской контрразведки. Очухался он в
трактире, где спросил водки и мясного пирога. После выпитых трех рюмок ушла из
живота противная дрожь, липкий страх забрался куда-то внутрь. «Что
делать? – стучало в мозгу. – Как выкрутиться?» Лелька продала его
контрразведке со всеми потрохами, это ясно. У, стерва рыжая! Исчезнуть? Но куда
податься? Документы у него достаточно надежные, но совсем нет денег.
Он вспомнил, что Лелька спрятала давешние три тысячи, и чуть
не застонал в голос.
Возможен еще один вариант: сейчас немедля идти к товарищу
Макару и рассказать ему обо всем. Товарищ Макар примет срочные меры, они все
перейдут на нелегальное положение… придется скрываться. Но какое отношение
будет к нему со стороны товарищей? Прежнего доверия не будет, это точно. Ведь
это он погубил все дело, да еще и деньги пропали… И потом, неизвестно, что там
Лелька наболтала в контрразведке, возможно, за Саловым уже следят. То есть
очень даже может быть. Он поднял голову и дико огляделся по сторонам. Вон там,
в углу, сидит какой-то малахольный тип и читает газету «Юг». Наверняка тот
самый, соглядатай. Эх, пропала жизнь!
Да, следует признать, что товарищ Макар за его болтовню по
головке не погладит, не зря он на каждом заседании твердит, что надо быть
осторожнее и что враг не дремлет. Да еще этот Борщевский со своей конспирацией!
Салов представил, как Борщевский будет плясать на его
косточках, а товарищ Макар только посмотрит маленькими глазками, а что подумает
– никому не скажет.
Это-то хуже всего!
Подскочил половой и склонился вопросительно:
– Еще изволите водочки?
– Поди прочь! – очнулся Салов от тревожных
мыслей. – Не до водки тут.
Действительно, следовало хорошенько поразмыслить на трезвую
голову.
Думать, однако, Иван Салов не очень любил, да у него и
неважно это получалось, поэтому, просидев в трактире еще час, он решил все же
идти к Лельке на квартиру и поговорить с ней серьезно. Припугнуть, отлупить
хорошенько и забрать деньги.
