– Прошу вас, господин генерал, – воспользовался
Горецкий паузой, – прошу вас, объясните, в чем дело.
– В чем дело? – издевательски повторил
Слащов. – Дело в вашем замечательном коллеге Шарове. Мало того, что его,
штатского чиновника, прислали в Крым заведовать контрразведкой и что эта
контрразведка не подчиняется ни моему начштаба, ни мне. Мало того, что ему поручили
секретную слежку за мной, так этот мерзавец пытался взвалить на меня обвинение
в уголовном преступлении, в мародерстве!
Горецкий слушал генерала внимательно, не прерывая, и это,
видимо, успокаивающе подействовало на Слащова. Он понизил голос и продолжил
гораздо спокойнее:
– Несколько дней тому назад Шаров пришел в штаб и
предложил купить у него кольцо – очень дорогое прекрасное кольцо по баснословно
дешевой цене, но и такой суммы ни у кого в штабе не нашлось. Тогда Шаров еще
сбавил цену – видно было, что он обязательно хочет продать это кольцо. Мне это
показалось очень подозрительным – точно он краденое продает. Так я об этом и
сказал в штабе. По счастью, кольцо так никто и не купил. А сегодня я узнал, что
кольцо это принадлежало казненному полковнику Протопопову. Одна родственница
Протопопова узнала это кольцо.
– Кольцо того самого полковника Протопопова,
которого… – Которого я приказал повесить за прямое неподчинение, за
неисполнение моего приказа, – твердо сказал Слащов.
– Хм, интересная история, – задумчиво пробормотал
полковник. – И вы утверждаете, что весь эпизод с кольцом Шаров выдумал
нарочно, чтобы насолить вам?
Генерал почувствовал сарказм в голосе Горецкого и мгновенно
остервенился.
Яростью полыхнули его глаза, а лицо стало еще бледнее.
– Полковник! – гаркнул он так, что казалось,
стекла в кабинете сейчас треснут. – Попрошу вас не забываться! Вы
разговариваете со старшим по чину!
– Я помню, что вы выше меня по чину, – спокойно ответил
Горецкий. – Дело в том, что хоть вы и находитесь в контрразведке, но
обращаетесь не по адресу. – Борис отметил про себя, что Аркадий Петрович
произнес эти слова мягко, стараясь сгладить резкость. – Я – не
контрразведчик, я представитель Военного управления при штабе армии Врангеля.
– И чем же вы тут занимаетесь? – вскричал Слащов.
– Вообще-то я не обязан отчитываться, но вам
расскажу, – мягким, штатским голосом ответил Горецкий.
Пенсне сидело на носу, и перед генералом Слащовым стоял
интеллигентный профессор Аркадий Петрович Горецкий.
– Так вот, миссия моя сложная. Кроме всяческих
конфиденциальных поручений, я некоторым образом помогаю контрразведке. Вот
недавно – может, вам докладывали? – мы арестовали в Севастополе
большевистский подпольный комитет.
– Знаю, – пробормотал Слащов.
Голос его стал тише, и сам он как-то поспокойнее, очевидно,
мягкая речь полковника Горецкого подействовала на него благотворно.
– Как раз сейчас до вашего прихода мы с моим
коллегой, – Горецкий указал на Бориса, причем генерал Слащов даже не
обернулся, но зато Борис поймал на себе заинтересованный взгляд его ординарца,
которого генерал называл Лидой, – говорили о том, что главным врагом
белого движения, который причиняет ему едва ли не больше вреда, чем красные,
является спекуляция.
– Вот как? – вскинул брови генерал.
– Не могу не признать, – продолжал Горецкий
«профессорским» голосом, – что среди сотрудников севастопольской
контрразведки ростки спекуляции расцвели пышным цветом, и среди них особенно
выделяется имя упомянутого вами Шарова. Так что мы с вами, господин генерал,
весьма солидарны во мнении насчет этого господина.
– Если бы они оставили меня в покое и не следили за
мной – начальником обороны Крыма, то я бы не стал связываться с этими
мерзавцами, – сказал Слащов.
– Пускай обделывают свои грязные делишки за моей
спиной, прикрываясь заботой о фронте и тыле, – мне все равно… – Вы не
правы, господин генерал! – повысил голос Горецкий. – Да знаете ли вы,
что устраивали эти подонки несколько месяцев назад? Пока фронт голодал и
замерзал где-нибудь под Орлом, в вагонах вместо снарядов, одежды и
продовольствия для армии везли мануфактуру, парфюмерию, шелковые чулки и
перчатки. Пользуясь неслыханными полномочиями, выправив какие угодно документы
– ведь сотрудникам контрразведки это не составляет труда, – эти мерзавцы
прицепляли к поезду один какой-нибудь вагон с военным грузом или просто
распоряжались поставить в вагон ящик со шрапнелью, благодаря чему поезд получал
статус военного и пропускался беспрепятственно! А потом жгли склады в
Новороссийске! Это в то время, когда солдаты и офицеры отступали чуть ли не
босые!
Горецкий увидел злой взгляд Бориса и остановился неожиданно,
как будто споткнулся.
– Если вы, господин генерал, не примете срочные и
жесткие меры, то здесь, в Крыму, начнется та же вакханалия.
– Разумеется, мне докладывали о безобразиях, что
творятся в тылу. Тут я разберусь быстро. Меры нужны жесткие и решительные.
По-моему, я доказал уже всем, что слово мое твердо и что если уж издал приказ,
то сам его выполняю строго.
– Не хочу вам противоречить, господин генерал, но
думаю, что одних административных мер в борьбе со спекуляцией
недостаточно, – осторожно заметил Горецкий.
Борис опять поймал на себе внимательный взгляд Лиды. То есть
так называть ее он мог только в мыслях. Кто она такая? Любовница генерала
Слащова, и, судя по тому, как спокойно и смело остановила она его замечанием,
она не просто случайная подружка, а человек близкий и влиятельный. Борис
переступил с ноги на ногу, его раздражал этот пристальный оценивающий взгляд.
Как будто вещь в магазине выбирает! Скорей не в магазине, поправил он себя,
потому что там надо платить, нет, чувствовалось, что эта женщина не привыкла
получать ни в чем отказа, и всегда брала то, что ей нравится. Но за каким
чертом ей понадобился он, Борис?
Генерал Слащов наклонил голову, пробормотал слова не то
извинения, не то прощания и вышел. Его ординарец торопливо шагнул за ним. Борис
специально отвернулся, чтобы не встречаться с Лидой глазами.
* * *
На следующий день с утра пораньше в казарму, где ночевал
Борис, явился Саенко.
– Здравия желаю, ваше благородие, давно не
видались! – бодро приветствовал он Бориса не по уставу.
– Здорово, Саенко, никак опять Аркадий Петрович по мою
душу?
– Все верно, и велено явиться вам тотчас же к нему на
квартиру, – ответил довольный Саенко.
– Отчего ж на квартиру, а не в контрразведку?
Саенко хитро подмигнул и прошептал, наклонившись:
– С утра вызывали к самому, – он закатил глаза к
небу, – к генералу Слащову. А как вернулся Аркадий Петрович, так сразу мне
кричит, чтобы я немедля бежал к вам, мол, дело важное… – Ох, опять,
значит, полковник Горецкий интригует, – вздохнул Борис. – Зачем я ему
нужен?
