Они вошли в горницу. Партизаны прикончили бутыль самогону и
предались воспоминаниям.
- Вот хорошее сало, - говорил длинный, жуя, - я сало оченно
даже уважаю. Я ведь с Серегой-то давно знаком. Тут как-то подходит праздник
наш, атамана Сережи именины. И стал я гулять по окрестностям потихонечку,
подарок Сереге высматривать. Насмотрел в одном хозяйстве богатом свинью. Вот гляжу
я на эту свинью и все гадаю: лопоуха и рыло короткое, будет на вкус, как пасха
свяченая. Ну, нравится мне свинья эта, как невеста. Да в то время и не доели мы
своей порции месяца за четыре, как скелеты ходим. И гуляет эта моя невеста
ровно барыня замужняя - вольно и без присмотру. Однако хозяин у нее есть, а я -
под кустиком зеленею.
Но Сереню Захарченко я сильно уважаю, так что решил дружков
утешить, лег у самого свиного закутка в густую крапиву, в сумерки тихонько
подкопался, дощечки отвел, - она ничего, сопит. У меня с собой берестянка с
медом. Я берестянку свинье, свинья в берестянку рылом. Я берестянку на себя,
свинья - за берестянкой. Я - в лес, за мной берестянка, за ней свинья, невеста
моя! В лесу навалился я на нее, замотал ей морду с медом вместе, в мешок и за
плечи, и поволок! Ох и были у Сереженьки нашего именины хороши!
- Свинья - это хорошо, - совершенно уже пьяным голосом
гнусавил маленький Левка. - Но нехорошо все время про еду думать. Вот я,
например, франтить люблю. Не в стыд это никому, революции, я считаю, не помеха.
Я особенно насчет галифе разборчив. Вот на мне хорошие синие галифе, а в мешке
еще есть бархатные, зеленые. Из хорошей занавески баба одна мне их пошила...
Товарищ Макар отступил в сени.
- Пойду я, эти теперь скоро спать завалятся. Утром как
проспятся - передай, чтобы денег Сергей больше присылал. Если там драгоценности
какие - тоже можно. Насчет оружия пока неясно, нужно новые связи искать.
- А чего приходил-то? - полюбопытствовал хозяин.
- Думал, может, кого из зеленых пока временно в городе
оставить, люди нужны. Да неудачная это мысль, от них такой дух идет, что любой
поймет, откуда этакие взялись. Одичали там в лесу, сами как медведи стали...
Смеркалось. Он шел, привычно поглядывая по сторонам. Пока
все было спокойно. Завтра у него встреча с Шаровым, он должен рассказать ему,
что удалось выяснить по предварительным прикидкам. Но пока ему нечем порадовать
контрразведчика. Людей - надежных или ненадежных - у него нет. В части
гарнизона сейчас лучше не соваться - там небось контрразведка все хорошо
почистила. Начинать утомительную агитацию среди портовых рабочих? Рано или
поздно, это сделать придется, но сейчас требуются экстренные меры, на агитацию
нет времени.
Эх, хорошо Сереже Захарченко там, в горах! Нападут на
почтовое отделение либо же возьмут кассу железной дороги. Или в имение
какое-нибудь наведаются. А там хозяин со страха сам все деньги и вещи соберет
да еще подводы с лошадьми даст, чтобы все это довезти. Хотя и то не все гладко
проходит. Рассказывали же мужики спьяна, что сунулись было в одно место,
двадцать четыре вооруженных человека, а в имении - старый морской капитан в
отставке, жена его да внук пятнадцати лет. Те, в доме, забаррикадировались
мебелью, окна ставнями закрыли. Партизаны туда-сюда, пальнули из ружей, да
дом-то каменный, что ему сделается. Старик еще сверху, с удобной позиции, двоих
подстрелил, глаз-то у него верный, привык в море далеко смотреть. Так и ушли
Сережины люди ни с чем, побоялись долгой осады, дом-то от города близко. Надо,
надо ему, Макару, к партизанам на вольное житье перебираться, а то здесь
опасно. Но... брат Павел сидит в крепости, и хочется, очень хочется устранить
самого Слащова.
К тому моменту, как товарищ Макар дошел до центра города, у
него созрел предварительный план. Он вышел на Макарьевскую, обогнул большой
каменный дом с дубовыми дверьми и через некоторое время уже стучал в дверь
флигеля. Во флигеле уже несколько лет занимала квартиру вдова инспектора
реальных училищ Мария Павловна Корабельникова с дочерью Надей. Это была конспиративная
квартира, о которой никто не знал, кроме товарища Макара. Он держал этот адрес
в уме на самый крайний случай и ночевал здесь со дня ареста подпольного
комитета всего один раз. Квартира была очень удобна - во-первых, вход был в
стороне, во флигеле, во-вторых, первый этаж, то есть можно было выскочить в
окно, а в-третьих - вдова после смерти мужа начала прихварывать и жила очень
уединенно. С ее дочерью Надей товарищ Макар познакомился совершенно случайно в
рабочем клубе на Базарной, где она с подругами пыталась обучать народ грамоте.
Товарищ Макар пригляделся к девочке, правильно определил, что возиться с
рабочими ей совершенно не хочется, но ее заставляет то самое пресловутое
чувство вины, которое почему-то начала испытывать интеллигенция с середины
девятнадцатого века. Он подошел и заговорил с ней. Вообще в рабочем клубе среди
всякого разного народа товарищ Макар держался в тени, говорил скупо, с трибуны
не выступал, больше присматривался. Глядел, кто как слушает, всерьез ли
воспринимает большевистские речи, либо же пришел из чистого любопытства, а кто
и просто побазарить, перед людьми выставиться. Если со стороны наблюдать, очень
много про людей понять можно. Так он и высмотрел среди подруг Надю
Корабельникову. Слушала девушка ораторов серьезно, внимательно, не морщилась,
когда некоторые отпускали крепкие словечки. Глаза серые, ясные, коса по
гимназической еще привычке через плечо перекинута. Один раз только товарищ
Макар видел, как она брезгливо сморщилась, - это когда товарищ из портовых
прервал выступление на полуслове и высморкался прямо на пол. А подсевшего к ней
пьяненького подмастерья с канатной фабрики ожгла глазами гневно и сказала
что-то строгое, отчего тот оторопел и ушел. Тут-то и решился товарищ Макар с
девушкой познакомиться. Разговорились, в первый раз он ее до дому провожать не
стал, а потом, когда еще раз увиделись, - вызнал помаленьку про то, что живет
вдвоем с матерью, да и адрес выяснил. Про себя ей ничего не рассказывал, она и
сама, должно быть, догадалась, что человек он непростой. И стал помаленьку
девчонку приручать. То поручение какой-нибудь несложное даст - отнести,
принести, письмо отправить... То прокламации даст переписать либо же пачку
газет спрятать на время. Держал девчонку в стороне от подполья, чтобы нигде не
примелькалась и не узнала чего важного, хотя понял уже, что девушка хоть и
молода, но не болтлива и не легкомысленна, серьезное дело доверить можно.
Никто из комитета Надю не знал, товарищ Макар берег ее дом
на самый крайний случай. Надина мать была недовольна их знакомством, но Надя
держала ее в ежовых рукавицах, так что вдова и пикнуть не могла. Жили они
скромно, но кое-какие денежки у вдовы водились, да и место было, где ночевать,
- отвели в прошлый раз отдельную большую комнату.
Он постучал три раза, как было условлено, и тотчас же дверь
распахнулась. Надя стояла на пороге - запыхавшись, глаза ее сияли.
- Товарищ Макар! - В самый последний момент она приглушила
голос.
- Тише, девочка, тише.
Он огляделся и проскользнул в дом. Было тепло, пахло
сушеными яблоками и воском.
