Привычные эти, затертые сотнями ораторов слова в устах
Слащова звучали необыкновенно убедительно и ярко – так, как будто генерал
произносит их в первый раз, как будто они только сейчас вырвались из самого его
сердца. Борис почувствовал снова необыкновенный магнетизм этого человека. Но он
не дал себе увлечься: ею очень беспокоило недоброе предчувствие. Все окружение
Слащова знало, что жизнь генерала в опасности, что большевистское подполье
давно планирует покушение на него, но именно сегодня Борис особенно остро
ощущал в воздухе опасность. Он внимательно оглядел площадь, толпу зевак за
цепью конвоя.
Перевел взгляд на колонну отъезжающих на фронт частей.
Позади ровного строя солдат и офицеров стоял приготовленный для них воинский
эшелон, локомотив был под парами. За этим эшелоном по следующему пути начал
двигаться товарный состав.
– Какой дурак отправил сейчас товарный, –
недовольно проговорил вполголоса стоявший рядом с Ордынцевым полковник штаба
корпуса Минаев. – Приказано же было – никакого движения до отправки
воинского эшелона.
Борис не обратил внимания на его слова: он увидел, что в
рядах зрителей происходит что-то странное. Бледная высокая девушка с косой, с
лихорадочным румянцем на щеках, расталкивая окружающих пробивалась в первый
ряд. Рядом с ней сосредоточенно проталкивался прыщавый гимназист в круглых
металлических очках.
Казалось бы, в этом не было ничего необычного, но Борису
очень не понравилось лицо гимназиста. Если на остальных лицах в толпе было или
простое любопытство, или восторженный патриотический энтузиазм, то на лице
гимназиста были страх и растерянность. Лицо его подруги тоже резко выделялось
из общего ряда, но на нем Борис увидел выражение чувств еще более опасных –
фанатичной решимости и нервной истерической ненависти.
Борис шагнул к адъютанту Слащова штабс-капитану Сиверсу,
чтобы сказать ему о своих подозрениях, но в это время события на площади
закрутились с невероятной быстротой. Совсем в другой стороне, куда Борис не
смотрел, отвлеченный гимназистом и его подругой, в толпе зрителей раздался
вдруг истерический женский визг:
– Бомба! У него бомба!
Толпа тут же пришла в движение, отхлынув от невысокого
мастерового в лихо заломленном картузе, который размахивал гранатой, с
молодецкой удалью оглядываясь по сторонам. Казаки оцепления бросились к нему,
мастеровой наконец швырнул свою гранату в сторону окружавшей Слащова группы.
Граната упала на брусчатку площади, не пролетев и половины расстояния от
оцепления до свиты генерала, покатилась по камням. По площади прокатился крик
ужаса, сотни глаз были прикованы к катящейся гранате, но взрыва не происходило.
– Осечка, – спокойным голосом проговорил полковник
Минаев, – взрыватель не сработал.
Спокойный голос Минаева как будто разбудил Бориса. Он отвел
взгляд от неразорвавшейся гранаты и посмотрел в сторону двоих настороживших его
молодых людей. Как раз в это мгновение девушка вытащила из муфты руку с зажатым
в ней браунингом. Борис закричал ближайшим к ней казакам конвоя:
– Держите, держите ее! У нее пистолет! – и
бросился к Слащову, чтобы оттолкнуть его из-под огня.
Казаки не сразу поняли, о ком он говорит, – они были
отвлечены событиями в другом конце площади, – и девица успела сделать два
выстрела. Впрочем, с такого расстояния из браунинга трудно было в кого-нибудь
попасть, тем более что при первых признаках опасности свита окружила Слащова.
После первых выстрелов казаки кинулись к террористке, но
она, не сделав попытки убежать, стреляла еще и еще, хотя от волнения держала
браунинг слишком высоко, и пули уходили в белый свет. Вот казак, не добежав,
прыгнул и со всего размаху толкнул девушку. Она упала на каменную мостовую как
подкошенная и осталась недвижима. Ее спутник гимназист сначала стоял рядом, не
делая попытки стрелять, хоть и держал в руках револьвер, а затем еще до падения
девушки вдруг бросился бежать, но не в толпу, а в сторону стоявших на перроне
солдат. Казаки и офицеры свиты Слащова боялись стрелять, чтобы не задеть
стоявших в колонне солдат, а те, в свою очередь, боялись попасть в них.
Гимназист несся на солдат, петляя, как заяц, обезумев от
ужаса.
– Стой! Стой! – кричали ему со всех сторон.
Но он, размахивая револьвером, все бежал огромными скачками.
Ближайший солдат выставил штык, надеясь этим остановить ненормального. Казаки
уже почти догоняли, и тут гимназист не то запутался в полах шинели, не то
споткнулся на неровной мостовой, но он внезапно пролетел вперед прямо на
выставленный штык.
Толпа ахнула, глядя на острый конец штыка, высунувшийся из
его спины.
Подоспели казаки, подхватили безжизненное тело. Солдат
крякнул и вытащил штык. Крови почти не было.
Когда подошли к девушке, то обнаружили, что она мертва.
Падая, она сильно ударилась о выступающий булыжник мостовой. И хоть коса должна
была смягчить удар, этого не случилось.
Все произошло буквально за несколько минут, и казаки,
бросившиеся ловить мастерового, который кинул гранату, отвлеклись ненадолго. Но
этого оказалось достаточно для того, чтобы Мишка Полещук ввинтился в толпу. Он
скинул на ходу картуз и, расталкивая ошалевших растерянных людей, рванулся в
тот переулок, где должен был ждать их Жорж в автомобиле. Но на условленном
месте никого не было.
Мишка остановился резко, как будто налетел на невидимую
преграду, затем потоптался немного на месте и заглянул за угол. Но автомобиля не
было и там.
Боясь поверить в очевидное, Мишка достал из кармана часы и
открыл крышку.
Стрелки утверждали, что off не только не опоздал, но и
пришел на пять минут раньше. Словно пелена спала с его глаз. Он понял, почему
Жорж на такое опасное дело послал барышню, которая и стрелять-то толком не
умеет. Все было подстроено, а ими тремя Жорж решил пожертвовать с самого
начала.
– Сволочь… – прошипел сквозь стиснутые зубы Мишка
и хотел было бежать, но тут его схватили с двух сторон крепкие мужики в
штатском, у которых на лбу было написано, что они из контрразведки.
«Конец!» – понял Мишка.
* * *
– Слава Богу, обошлось, – проговорил Минаев, во
все время покушения сохранявший полное спокойствие.
Свита Слащова, постепенно успокаиваясь, возвращалась на
прежние места.
Отъезжающий полк восстанавливал строй, сбившийся в минуту
суматохи.
Борис перевел дыхание и огляделся. Что-то было не так.
Что-то беспокоило его, как засевшая заноза. Тела девушки и гимназиста унесли
казаки конвоя.
Казалось бы, опасность миновала, но ощущение надвигающейся
беды по-прежнему чувствовалось в воздухе, как электричество перед грозой.
Слишком глупым, слишком несерьезным было это покушение. Слишком отдавало оно
дилетантством, фарсом… Казалось, оно только отвлекает внимание… От чего?
Борис осматривал площадь, толпу зевак, выстроившиеся войска,
воинский эшелон на путях… Что сказал Минаев за минуту до покушения? Что-то об
этом эшелоне… А, кажется, он сказал: «Какой дурак отправил товарный состав,
ведь было приказано не занимать пути до отправки воинского эшелона».
