Вот тогда бы он сумел выдвинуться… Но оружия взять негде. На
артиллерийские склады в Севастополе нечего и соваться – опасно.
Эх, были бы деньги! У спекулянтов за большие деньги можно
что угодно достать. Вагон винтовок привезут куда надо, пулеметы, хоть танк
английский! Но танк партизанам в горах без надобности… Пока он предавался
бесплодным размышлениям, его вызвали к командиру Повстанческого советского
полка товарищу Бабахану. Как видно, сочиненные Макаром воззвания сыграли свою
роль, и товарищ Бабахай почувствовал к нему сильное доверие.
– Вот что, товарищ Макар, – начал Бабахан, не
тратя времени даром. – Партия решила оказать тебе огромное доверие.
«Правильно начинает, – одобрил про себя Макар, –
сразу о деле».
– Положение у партизан, сам знаешь, очень
серьезное, – продолжал Бабахан. – Люди голодают, не хватает оружия,
одежды и продовольствия. Кроме того, тебе, как человеку идеологически
грамотному, должно быть понятно, что пока мы не наладим в полку партийную и
воинскую дисциплину, мы не сможем успешно бороться с белыми.
«Так-так, – сообразил товарищ Макар, –
упаднические настроения, не верит в партизанскую борьбу… Очень интересно!»
На лице его, однако, ничего не отразилось, он продолжал
внимательно слушать, глядя в лицо товарищу Бабахану.
– Вот поэтому я решил послать тебя к нашим через линию
фронта, – твердо продолжал Бабахан. – Человек ты по-партийному
смелый, решительный, в трудной ситуации не растеряешься. Опять же грамотный,
сумеешь объяснить там ситуацию нашу. Писем никаких давать тебе не хочу – найдут
еще… А на словах передай, что больше оружия необходимы нам люди – настоящие
бойцы и командиры, которые разбираются в военной науке. Это очень важно, потому
что если партизан сейчас крепкой дисциплиной не повязать, то все отряды
превратятся в банды и уйдут в горы, и станут только грабежами заниматься, вот
как Серега Захарченко. Сам знаешь, как начнется разбой, так потом людей ни в
какие оглобли не ввести.
– Понимаю, – осторожно кивнул Макар.
– Вот ты это все там, в штабе фронта, и передай. Писем
я писать не буду, а документ тебе за своей подписью дам, чтобы наши поверили.
Фронт переходить будешь возле Геническа.
– Что в даль такую переть? – недовольно вскинулся
Макар.
– Там безопаснее. Перешейки очень охраняют, и у
Перекопа, и на Чонгаре.
Значит, вот тут, – Бабахан развернул самодельную
карту, – у домика соляного сторожа в узком месте переправитесь через
Сиваш, с тобой двое татар пойдут – Ибрагимов и Чапчакчи, надежные товарищи,
опытные и местность знают. Значит, проводят они тебя потом до деревни Ак-Тыкыр,
у Чапчакчи там родственники. Там пересидите день, а ночью – через промоину к
Геническу, авось белые не подстрелят… – Добро! – решительно тряхнул
головой Макар, сообразив, что ему подвалила удача. – Все сделаю.
Он подумал, что Бабахан – человек конченый, потому что
товарищ Макар, если, конечно, доберется до красных, уже не преминет рассказать
о его упаднических настроениях и неверии в партизанскую борьбу. Припомнит он
Бабахану его косые взгляды! И тогда посмотрим, кто где окажется… – Вот и
ладно, – усмехнулся Бабахан, – иди уж, да будь осторожнее, это тебе
не воззвания на машинке отстукивать… Макар молниеносно отвернулся, чтобы
Бабахан не смог прочитать на его лице что-то такое, что ему очень не понравилось
бы.
Глава 2
Через неделю по прибытии Бориса на стрелку разразилась
внезапно жестокая буря. Спокойное обыкновенно Азовское море превратилось в
адский котел. Волны бушевали, едва не захлестывая всю косу, ветер злобно
раскачивал огромный старый орех, раскинувший свои ветви над домом Мусы, грозил
сломать вековое дерево.
Находиться на позиции было невозможно и бесполезно. Стасский
купил у татар отвратительный мутный самогон, офицеры сидели в горнице и пили,
морщась и отплевываясь. Вдруг в дверь дома застучали.
– Ваши благородия! – крикнул солдат из-за
двери. – Тут до вас моряки!
– Что за черт! В такую бурю, – лениво пошевелился
Стасский.
На пороге стояли три фигуры, закутанные в плащи. Пахнуло
водорослями и йодом. Одна фигура шагнула вперед, снимая плащ.
– Здравствуйте, господа! Позвольте представиться:
капитан 3-го ранга Орест Николаевич Сильверсван. Это мой помощник и пассажирка.
Нашу канонерку выбросило на косу, да так крепко сели, что верно и не сойдем.
Так что просим приюта хотя бы на ночь.
Вошедший был крепок, высок, но, когда он снял капитанскую
фуражку, все увидели, что волосы его седые. Двигался он хоть и неторопливо, но
легко, из чего Борис заключил, что капитан далеко не старик и что седина его
явилась следствием каких-либо сильных переживаний. Второго моряка офицеры не
сразу разглядели, потому что, услышав, что на канонерке была пассажирка,
смотрели только на женщину.
Она откинула мокрый капюшон дождевика, и Борис вздрогнул.
Лицо женщины показалось ему незнакомым, но этот жест, когда она качнула
головой, стряхивая с волос мелкие капли дождя, напомнил ему что-то. Она
рассеянно оглядела комнату, скользнула взглядом по лицам мужчин и отвернулась
было, как вдруг задержала взгляд на Борисе и удивленно спросила:
– Вы?
– Вы? – тотчас спросил Борис в ответ, потому что
узнал эту женщину. Это она, та самая медсестра, которая привезла две подводы
раненых к последнему пароходу из Новороссийска. Это ее Борис нес по сходням, и
по ее просьбе они с Алымовым отправились тогда за оставшимися ранеными, попали
в плен и чуть не погибли.
Третий из прибывших оказался лейтенантом флота, он был
среднего роста, достаточно молод, темноволос, с небольшой аккуратной бородкой.
Он молча кивнул всем, не называя себя.
Моряки сняли мокрые плащи и отдали солдату. Женщина
встряхнула головой и огляделась машинально в поисках зеркала, но не нашла его и
подошла к Борису.
– Вы живы? – спросила она, обрадованно глядя ему в
глаза.
– Как видите, – скупо улыбнулся Борис.
– А ваш друг?
– Тогда он выжил, – ответил Борис, чтобы не
сглазить, потому что не видел Алымова несколько недель, и кто его знает, что
могло случиться.
– Позвольте, господа, представить вам Юлию Львовну
Апраксину. Надеюсь, вы не откажетесь дать приют даме и нам, грешным,
заодно? – весело проговорил капитан Сильверсван.
– Ордынцев, Борис Андреевич, – Борис поклонился и
под насмешливым взглядом лейтенанта чуть не щелкнул каблуками, – очень
рад.
– Я тоже рада, очень рада, что вы живы! – Она
протянула ему руку.
Борис прикоснулся к тонкой кисти с длинными пальцами, но не
поцеловал.
Юлия Львовна улыбнулась ему одними глазами. Чувствовалось,
что улыбка нечасто посещает это лицо, основным выражением которого была
скорбная серьезность.
