– Пароход был последним, – тихо продолжала
она, – никто больше не мог спастись. Я молилась за вас.
«Должно быть, только ее молитвы и помогли», – подумал
Борис, вспомнив полную отчаяния толпу смертников на старом дебаркадере и черное
облако, наплывавшее из глубины моря и обволакивающее сердце.
Она была очень высока ростом, для того чтобы смотреть Борису
в глаза, ей нужно было только чуть-чуть поднять голову. Сегодня в ее взгляде не
было той бесконечной усталости, как в тот раз, на пристани в Новороссийске.
Глаза не казались бездонными, а просто спокойными. Борис видел, что она
искренне ему рада. Но вспоминать об их встрече ему не хотелось, потому что
снова сдавило сердце холодом, и он вспомнил, как погружался в темную воду…
Очевидно, в его глазах умная женщина прочла что-то, потому что мягко отняла
свою руку и не стала ни о чем спрашивать.
Тут Бориса буквально оттеснил в сторону неподдельно
обрадованный Стасский.
* * *
– О, да мы ведь встречались, – суетился
Стасский. – Юлия Львовна, помните меня?
Ноздри его раздувались, глаза горели, и от всей фигуры веяло
горячим желанием охмурить, увлечь, завоевать, завладеть женщиной, причем как
можно скорее. А также всем было понятно, что никаких особенных чувств именно к
этой женщине он не испытывает, а просто подвалило счастье, на уединенной,
осточертевшей всем Арабатской стрелке совершенно случайно появилась женщина, да
не простая деревенская баба, а дама из общества, красавица и аристократка.
Чувствовалось, что своего счастья Стасский упускать не
намерен и будет даже, если придет такая нужда, за него бороться.
«Неужели и у меня в глазах такое же паскудное выражение?» –
подумал Борис, и ему стало противно.
Так случилось, что только он, стоявший рядом, мог видеть
лицо Юлии Львовны. Лицо ее при виде Стасского мгновенно изменилось. До этого
бледное, сейчас оно стало совершенно серо-белым и напоминало алебастр. Черты
затвердели, губы были плотно сжаты. Борис изумленно заглянул ей в глаза, но
ничего, абсолютно ничего не увидел, глаза ее были пусты и прозрачны, как черное
венецианское стекло.
– Юлия Львовна, что с вами? – тихонько проговорил
Борис.
– Что? – Она очнулась. – Простите… Возможно,
господин поручик, мы с вами встречались… Господа! – обратилась она к
обществу. – Вы извините меня, но не позволите ли отдохнуть и обсушиться?
– Покорнейше просим, не побрезгуйте нашим
гостеприимством, – тотчас откликнулся Колзаков. – Я укажу, где можно
разместиться, и солдата пришлю, ежели вода понадобиться или еще чего… А также с
хозяйкой поговорите, она по-русски немного понимает… Дверь за дамой закрылась,
и Стасский перевел взгляд на моряков.
– Я – поручик Стасский, Вацлав Казимирович, –
представился бывший гусар. – Командую здесь взводом пехотинцев.
– Ах, вот оно что… – процедил капитан канонерки и
посмотрел на Стасского пристально.
– А я, простите, не расслышал фамилии, – с виду
простодушно обратился к нему Стасский, – как вы сказали – Зильбершван?
– Сильверсван, – отчеканил моряк, – капитан
третьего ранга Орест Николаевич Сильверсван, что в переводе со шведского
означает «Серебряный лебедь».
– Прошу извинить, – Стасский покаянно наклонил
голову, но Борис, изучив его за без малого две недели пребывания на косе,
понял, что Стасский ерничает.
Именно такое выражение лица бывало у него, когда он
издевался над Колзаковым.
«Что за характер! – неодобрительно подумал
Борис. – Когда-нибудь он нарвется на большие неприятности».
Он не знал, как быстро исполнится его пророчество.
* * *
Колзаков провел Юлию Львовну по галерее, опоясывающей дом, и
крикнул в глубину дома, подзывая хозяйку.
– Вот тут у них есть комнатка небольшая, на первом
этаже, насколько я знаю, она не занята, так вы бы могли там разместиться.
Сейчас хозяйка придет, без труда с ней договоритесь. И от нас в стороне, а то
ведь бывает, шумим, отдохнуть не дадим.
– Благодарю вас, господин капитан, за заботу.
Ободренный ее приветливым тоном, Колзаков помолчал,
собираясь с мыслями, потоптался немного на месте и задал вопрос:
– Госпожа… – Зовите меня Юлией Львовной, не надо
никаких господ! – разрешила она.
– Юлия Львовна… что-то мне лицо ваше знакомо, –
неуверенно начал он. – Мы никогда не встречались?
Она взглянула на него удивленно – с чего это вздумалось
такому на вид скромному капитану задавать ей такие вопросы? Обычный прием
недалеких мужчин, которые стараются привлечь внимание дамы и завязать разговор.
Начинается перечисление мест, где могли встретиться, поиск общих знакомых… Она
внимательно посмотрела на капитана. Нет, похоже, этот не из таких – смотрит
честными светлыми глазами и забавно насупил брови, пытаясь вспомнить, где он
мог ее видеть.
– Нет, голубчик, – мягко сказала она, – у
меня память на лица очень хорошая. Сколько раненых через мои руки прошло, если
хоть раз человека увижу, никогда его лицо не забуду. Имя не вспомню, а в лицо
обязательно узнаю. Так что вам точно скажу: никогда мы с вами не встречались,
ни при каких обстоятельствах.
– Прошу простить. – Капитан покраснел и отвел
глаза.
Пришла хозяйка Фатима, закутанная по мусульманскому обычаю,
только блестели глаза из-под кисеи. Капитан наказал ей во всем угождать
госпоже, еще раз поклонился Юлии Львовне и удалился в задумчивости. У него тоже
была очень хорошая память на лица, и он совершенно точно знал, что это лицо с
твердо очерченными скулами, с выразительными темными глазами он уже видел
однажды.
* * *
Без Юлии Львовны в компании стало значительно скучнее.
Вернувшийся Колзаков налил морякам по стакану самогону:
– Вам нужно согреться, взбодриться, а ничего лучшего у
нас нет.
Лейтенант наконец-то представился Ткачевым Владимиром, лихо
опрокинул стакан и только крякнул. Силъверсван тоже выпил, но поморщился и
сказал:
– Как это вы пьете такую гадость? Надо будет вернуться
к нашему судну. Там осталось несколько ящиков очень хорошего вина.
Время шло, самогон понемногу убывал. Буря тем временем
стихала. Колзаков по наблюдению Бориса вел себя немного странно. Он хмурился,
потирал лоб, иногда вдруг вставал из-за стола и начинал ходить по комнате,
что-то бормоча. Стасский глядел на него с еще большим презрением, чем обычно, и
пытался пару раз кинуть оскорбительную реплику, но Колзаков никак не
реагировал, даже отмахнулся невежливо, как от назойливой мухи. Борис видел, что
Колзаков делает все абсолютно искренне, что он действительно озабочен более
важным делом, чем ежедневные нудные перепалки со Стасским. Стасский наконец
тоже это понял и оставил Колзакова в покое, ему стало неинтересно. Зато капитан
Сильверсван внимательно прислушивался к его выпадам и все больше мрачнел.
Бородатый лейтенант смирно сидел в углу и дремал, правда, один раз Борис
перехватил его совершенно несонный взгляд. Сам Борис после встречи с Юлией
Львовной невольно вспомнил все случившееся в Новороссийской бухте и отвернулся
к окну, не боясь показаться невежливым. После Новороссийска он вообще перестал
чего-либо бояться: И желаний у него осталось очень мало, он стал холоден и
равнодушен.
