Да и про то, как в плену жили… кое-что, коротко.
«Вот почему тогда, после разговора, у нее было такое
страшное лицо», – понял Борис.
– Идите, голубчик Николай Иванович, спасибо вам за
рассказ, – мягко проговорил Горецкий.
"Получив письмо, она не могла не приехать, –
стучало у Бориса в мозгу, – и опоздать не могла, она бы прилетела птицей…
Но раз она не приехала, значит, получила письмо слишком поздно, когда уже
незачем было ехать. Стасский по лени или по вредности характера вполне мог
нарочно передать письмо позднее.
Несомненно, она сохранила о нем самые плохие воспоминания. А
вчера, после рассказа Колзакова, она узнала, что жених ее погиб в плену из-за
того, что слишком долго ждал ее и отстал от своих… То есть погиб он, в
сущности, из-за Стасского…"
Борис вспомнил, как вчера весь вечер глаза Юлии Львовны
горели странным темным огнем, как она молчала весь вечер и только смотрела на
Стасского так странно… «Она вполне могла его отравить! – внезапно понял
Борис. – Вполне могла отравить, чтобы отомстить за смерть любимого
человека. Господи! И ее порыв потом, ночью, что ни говори, а она вела себя странно…
Хотела меня спасти… О любви в ту ночь не сказала ни слова… Но, – тотчас
устыдился Борис, – она действительно вернула меня к жизни, а что того
подонка нет на свете, так туда ему и дорога. Но все же, хладнокровно всыпать яд
в стакан человеку и спокойно смотреть, как он умирает… – это просто
Шекспир какой-то!»
– Борис Андреевич, – внимательно глядя на него,
спросил Горецкий, – вы ничего не хотите мне сказать?
– Нет! – закричал Борис, вставая и опрокидывая
стул. – Не ждите от меня никаких рассказов! – И добавил, не в силах
сдержаться:
– Вам нравится мучить людей? Для этого вы затеяли все
это дурацкое расследование, чтобы изучать поведение личности в экстремальных
условиях? Я видел, с каким интересом вы расспрашивали Колзакова! Вы просто
смаковали подробности!..
– Поручик!!! – гаркнул полковник Горецкий. –
Вы забываетесь! Немедленно прекратите истерику!
Пенсне его соскочило с носа и болталось на шнурке. Снова
профиль его был чеканен, а взгляд пронзителен.
– Пойдите и приведите себя в порядок, – строго
сказал полковник, – водой холодной облейтесь, что ли… –
Слушаюсь! – Борис крутанулся на каблуках и вышел.
Сразу за дверью он столкнулся с Юлией Львовной,
сопровождаемой Саенко. Она стояла напротив, выпрямившись, высоко подняв голову,
и от этого казалась еще выше ростом. Она заглянула Борису в глаза. Определенно,
эта женщина умела читать в человеческих душах, во всяком случае с Борисом это у
нее получалось.
Она поняла все, что Борис думает о ней, и вздохнула. Глаза
ее чуть сощурились, возле губ выступили две презрительные морщинки. Борис
посторонился, и она молча, отведя взгляд, прошла мимо.
– Может перекусить чего, ваше благородие? –
сердобольно предложил Саенко.
Борис молча мотнул головой.
– Все говорят и говорят, – бурчал Саенко, идя
следом, – цельный день сплошные разговоры разговаривают. А покойник лежит
и, между прочим, всем мешает. Нет бы как люди, закопать скорей по-христиански с
Богом да и поминки устроить. Так нужно людей морочить, и покойника томить. Чай
Не вобла, чтобы на жаре вялиться! Вот татаре, так за своего Мусу сразу взялись.
Фатима не бегает да не ищет – кто да за что? Потому как у ней – первое дело
мужа как положено, проводить… Нет, я так скажу, хоть и подлый народ татаре, а
про покойников лучше нашего понимают…
Глава 5
Юлия Львовна села на предложенный полковником Горецким стул
и закурила. Он украдкой посматривал на нее из-под пенсне. Красивая женщина,
даже сейчас, здесь, в простом сером платье, с коротко остриженными волосами,
без всяких этих женских безделушек, видна ее благородная породистая красота. Но
также проницательна и умна. Сочетание красоты и ума вообще редко встречается в
женщине, а эта еще обладает сильной волей и здравым рассудком. Не боится
смерти, раз видела ее столько раз, работая медсестрой. Опять же, могла достать
где-нибудь яд… – Скажите, полковник, вам очень хочется, чтобы это сделала
я? – прервала затянувшееся молчание Юлия Львовна.
– Что? – От неожиданности Горецкий не нашелся что
ответить.
– Вам очень хочется доказать, что поручика Стасского
отравила я? – повторила она свой вопрос и продолжала:
– Красивая женщина – убийца, месть… в общем, леди
Макбет в деревне Ак-Тыкыр.
– Действительно, вы похожи на шекспировских
героинь, – согласился полковник, – в этой бедной обстановке вы
выглядите как опальная королева.
– Вы, господин Горецкий, романтик, – протянула
она, улыбаясь.
– Вы удивлены? – рассмеялся полковник, но
сообразил, что она нарочно уводит разговор в сторону и собрался с
мыслями. – Сударыня, давайте оставим разговор о моих желаниях. Я беседую
со всеми, вот дошла очередь и до вас. Вы уж простите, но господин Колзаков
рассказал мне о последнем вашем разговоре.
Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего жениха.
– Это было давно. – Она отвернулась, помолчала
немного и снова подняла глаза на Горецкого.
– Итак, вы выяснили, что у меня был мотив для убийства
Стасского. Ведь если бы он передал мне письмо вовремя, возможно, Борис не попал
бы в плен и не погиб.
– Борис? – переспросил полковник.
– Ну да, мой жених, поручик Борис Юрьевич Богуславский.
Стало быть, по-вашему, я узнала от Колзакова про это и сразу же вечером
насыпала в бокал Стасского яду.
– Теоретически это мог сделать любой, и вы в том
числе, – поддакнул Горецкий.
– Возможно, – согласилась Юлия Львовна, – но
я этого не делала. Не скрою, я ненавидела и презирала Стасского еще со времени
нашего с ним знакомства. Он привез мне письмо от жениха и тут же принялся грубо
за мной ухаживать… Я не знала тогда, что он нарочно задержался в дороге, чтобы
мне было поздно ехать к Борису… И если бы ценой его смерти я могла Бориса спасти,
я задушила бы Стасского собственными руками. Но… Бориса давно нет на свете,
больше трех лет.
Какой вы сказали мотив – месть?
– Возможно, – неуверенно пробормотал Горецкий.
– Полковник, я – фаталистка. Я считаю, что смерть и так
собрала с нас обильную жатву. Мой долг – помогать жизни, а не отнимать ее. И
если человек заслуживает смерти, то рано или поздно она его найдет.
– Ну, если так рассуждать, то все мы когда-нибудь
умрем, – возразил Горецкий.
– Вы – не так уж скоро, – Юлия Львовна
улыбнулась, – поручик Ордынцев рассказывал вам, что я умею угадывать
смерть?
– Нет, – в полном изумлении ответил Горецкий.
– Вот как? Ну ладно. Вы, Аркадий Петрович, живете
рассудком, и даже романтизм ваш какой-то книжный. Профессорский академизм
слишком сильно в вас развит. Люди интересуют вас, как биолога интересуют
какие-нибудь насекомые.
