– Ах, оставьте! – Капитан закричал, как кричал он,
должно быть, в шторм на своей канонерке. – Я его терпеть не мог, это
верно, но не боялся. Ну, рассказал бы он, посмеялся бы надо мной еще раз, а что
еще он мне сделать мог? Да стал бы я из-за такого мелкого мерзавца грех на душу
брать! А что вам сразу не рассказал, то виноват, струсил. Думаю – аптекарь,
яд, – сразу меня и заподозрят.
– Ну что ж, Орест Николаевич, я все понял, спасибо вам
за разъяснение, – вздохнул Горецкий, – вы свободны.
* * *
Похороны устроили под вечер. Два солдата вырыли могилу
неподалеку от татарского кладбища, положили тело в самодельный дощатый гроб и
забили крышку.
Капитан Сильверсван прочел молитву и сказал несколько слов о
том, что все мы смертны и что нельзя об этом забывать. Помолчали немного, всем
было неловко.
– Давайте, ребятушки! – махнул Колзаков солдатам с
лопатами.
Земля гулко стучала о крышку гроба. После солдаты поставили
грубо сколоченный крест и ушли. Полковник Горецкий в похоронах участия не
принимал, Саенко тоже куда-то запропастился. Юлия Львовна держалась в сторонке
и старалась не встречаться с Борисом взглядом.
Горецкий провел это время, сидя в полутемной комнате, куря и
размышляя.
Наконец он решился, собрал в стопочку листки с записями и
вышел в большую комнату как раз, когда унылая компания вернулась с похорон.
– Господа! – обратился Аркадий Петрович к
вошедшим. – Я знаю, что эта история вам порядком надоела. Мне тоже есть
чем заняться. Но я прошу вас посвятить расследованию еще один вечер. Дело в
том, что я нахожусь в тупике. Я долго беседовал со всеми вами, выслушал всех и
пришел к выводу, что отравить Стасского в принципе мог каждый из вас. Мотив во
всяком случае был у каждого, Стасский всем был неприятен. Теоретически у
каждого была возможность всыпать яд в вино Стасскому, потому что он с бокалом в
руке кружил по комнате, даже ставил его на стол и находился иногда вне поля
зрения. Итак, я призываю вас мобилизоваться и помочь мне устроить следственный
эксперимент.
– Что еще такое? – недовольно заговорил Ткачев.
– Мы воссоздадим обстановку вчерашнего ужина, каждый
припомнит, где он находился, что делал и говорил. И, возможно, тогда я смогу
понять, кто же из вас говорит не правду, кто отравил Стасского… Вы согласны,
господа? Обещаю, что если эксперимент не удастся, я оставлю вас в покое.
– С трудом верится, – пробурчал Борис.
– Я согласна, – неожиданно произнесла Юлия
Львовна, внимательно глядя на Горецкого.
Он поспешно отвернулся.
– Я тоже согласен, – поспешил Сильверсван.
– А я – как все, – улыбнулся Колзаков.
Остальные только кивнули. Горецкий подозвал невесть откуда
появившегося Саенко и стал тихо с ним совещаться.
– Нет нигде… трудно искать… татар в деревню понаехало
на похороны Мусы… всех не проверишь… – донеслось до Бориса бормотанье
Саенко.
Он отошел в сторону, потому что ему надоели интриги.
Украдкой он поглядывал на Юлию Львовну и все думал: она или не она? И если не
она, то кто же?
* * *
– Итак, – начал Горецкий, – первыми в комнату
пришли покойный Стасский и лейтенант. Как я уже говорил, роль Стасского буду
играть я. Господин лейтенант, где вы стояли? Примерно здесь? – Горецкий
встал рядом с Ткачевым и окликнул Бориса:
– Борис Андреич, когда вы вошли, что вы наблюдали?
Ордынцев вошел в комнату, окинул ее взглядом.
– Стасский стоял чуть левее… так, правильно. А господин
лейтенант – вполоборота к нему. Когда я вошел, они разошлись. Да, примерно так.
Полковник и лейтенант изобразили мимическую сцену и
остановились в разных концах горницы.
– Так, вы стояли там же, где сейчас? – уточнил
Горецкий и сделал пометку на своем листе. – Теперь вошли Колзаков,
Сильверсван и Юлия Львовна. Прошу, входите!
Все трое вошли друг за другом. На открытом лице Колзакова
читалась неловкость оттого, что он занят таким глупым несерьезным делом.
Горецкий сверился со своими записями и громко сказал:
– Фатима-ханум, прошу!
Фатима, как обычно закутанная до глаз, вошла в горницу,
внесла, как в роковой вечер, хлеб и изюм. Сама ее поза, наклон плеч, Кроме
традиционной покорности, выражали скорбь и недавно перенесенное горе. Она
поставила тарелки и вышла. Колзаков, вспомнив свою прежнюю реплику, повернулся
к гостям и произнес:
– Извините, господа, у нас только два… теперь уже
только один приличный бокал. Для самогона и кружки подойдут, а хорошее вино из
них пить не годится.
Горецкий заглянул в свои записи и сказал:
– Сейчас Стасский сделал очередной свой выпад… Борис
Андреевич его одернул… – Да, я сказал: «Найдите себе другой объект для
насмешек». Стасский сделал вид, что ни над кем не насмехался… – Потом
подошел черед реплики Ореста Николаевича. – Горецкий снова справился со
своими записями, затем подошел к Ткачеву и, взяв его за плечо, осторожно
повернул:
– По-моему, Владимир Антонович, вы стояли немного не
так.
Ткачев удивленно взглянул на него, пожал плечами, но
подчинился.
– Орест Николаевич, ваша реплика! Сильверсван, наморщив
лоб, постарался припомнить свои слова:
– Господа, сейчас не время ссориться. Наш долг забыть
разногласия и объединиться перед лицом красной опасности… После моих слов
Стасский снова сказал колкость… – Да, и затем капитан Колзаков открыл
бутылку и разлил вино в бокалы. Я попрошу вас, господин капитан, сделать все
так же, как и в тот вечер, только вино налить для Юлии Львовны в кружку, –
простите меня, сударыня, второго бокала нет, а для нашего эксперимента особенно
важен тот бокал, из которого пил Стасский.
Юлия Львовна согласно кивнула. Колзаков открыл бутылку и
разлил вино.
– Теперь, господин лейтенант, вы должны начать свое
прочувствованное выступление, – обратился Горецкий к Ткачеву, – если
вы не вспомните его дословно – не страшно, но постарайтесь двигаться примерно
так, как в тот вечер… А вы, господа, поправляйте его, если что-то будет не так.
– Господа, – неуверенно, без прежнего воодушевления
начал Ткачев, – в этом году мне не удалось отпраздновать Рождество. На
самый праздник пришлась эвакуация из Новороссийска, это было так страшно…
Впрочем, вы все это знаете.
– Еще бы, – подтвердил Борис.
– Так вот, – продолжил Ткачев, и голос его постепенно
окреп и набрал почти такую же силу, как в роковой вечер, – я предлагаю вам
сегодня отпраздновать Рождество. Конечно, это несвоевременно, совершенно не
соответствует календарю, но прежде я никогда не пропускал этот праздник. В
мирное время вея семья собиралась вокруг елки… В этом был такой уют, покой,
такое счастье… Так давайте отпразднуем Рождество сегодня, вопреки календарю! У
нас есть хорошее вино, с нами прекрасная дама. – Ткачев, как и в первый
раз поклонился Юлии Львовне, но она не ответила ему улыбкой.
