Лицо ее было напряженно и печально. Горецкий заглянул в свой
конспект и сказал чуть театральным голосом:
– Скоро Пасха, а вы Рождество собрались
праздновать. – С этими словами он подал знак Колзакову, и капитан произнес
заученно, как старательный гимназист:
– Лейтенант прав, – пусть на дворе весна, и сейчас
не время по календарю, но мы с вами отпразднуем Белое Рождество… Крым – это
плацдарм, с которого начнется наше наступление.
Колзаков замолчал. В его голосе не было убежденности,
которая звучала в прошлый раз, в нем была обреченность и тоскливое равнодушие.
– Рождество-то у нас получилось черным, – мрачно
заметил Сильверсван.
– Славно сказано! – произнес свою реплику Ткачев,
и непонятно было, имеет ли он в виду слова Колзакова или Сильверсвана. В голосе
его звучала легкая ирония. Он подал кружку с вином Юлии Львовне, а бокал поднял
и поднес к губам.
– Что это?! – воскликнул вдруг Горецкий, шагнув к
лейтенанту и в изумлении указывая на бокал в его руке.
Ткачев от неожиданности отшатнулся, рука с бокалом
дернулась… Все находившиеся в комнате взглянули туда, куда указывал
Горецкий, – на бокал с вином в руке Ткачева.
– Что это?! – воскликнула Юлия Львовна вслед за
полковником.
На глазах у всех происходило чудо: светло-золотистое вино в
бокале покраснело как кровь… – Это – суд Божий, – в наступившей
тишине проговорил Сильверсван, – Господь указал нам убийцу, как это бывало
в средние века.
Лейтенант Ткачев поднял руку с бокалом и как зачарованный
уставился на рубиновую жидкость. Глаза его расширились от ужаса.
– Что… что это?! – тихо проговорил он, повторив
тот же бессмысленный вопрос.
– Это кровь Стасского, – прорычал полковник
Горецкий, нависнув над Ткачевым суровым львиным ликом римского полководца и
буравя его гипнотическим яростным взглядом, – это кровь убитого вами
человека! Я знаю, как вы его убили, скажите, за что!
– Он… Он видел меня и Назаренко, – пробормотал
Ткачев в полубессознательном состоянии.
Потом он, видимо сбросив парализовавшее его наваждение,
швырнул в лицо полковнику бокал с кровавым вином и, злобно выкрикнув: «А-а,
старый фокусник!», кинулся к окну. Борис потянулся за револьвером, но не успел
прицелиться: слишком неожиданной и ошеломляющей была вся сцена. Остальные
стояли как громом пораженные, наблюдая, как Ткачев выбил плечом стекло и нырнул
в окно, как ныряют в ледяную зимнюю реку. Горецкий же как будто и не пытался
его остановить – он спокойно стоял, глядя вслед беглецу.
В следующий момент за окном раздался хриплый крик и выстрел.
На этот раз Горецкий чертыхнулся и бросился к дверям. Вслед за ним все
участники драматического эксперимента выбежали на улицу.
Там они увидели следующую картину.
Под окном, кряхтя и держась за голову, сидел Саенко,
повторяя с выражением обреченным и виноватым:
– Убег! Убег, стервец! Убег, подлая его душа!
– Как же ты его проворонил?! – выкрикнул в сердцах
Горецкий.
– Ох, ваше сковородне, татарка меня по голове
оглоушила, мудрено, что не убила! Ох и подлый же народ… – Хватит
причитать! Потом расскажешь, что за татарка… Куда он побежал-то?
– Да вот, – Саенко махнул рукой.
Борис бросился в указанном направлении, следом за ним
припустил Колзаков.
Сильверсван и Горецкий несколько отстали. Не пробежав и ста
метров, Борис увидел женскую фигуру, склонившуюся над распростертым на земле
телом и, похоже, обшаривающую его. Увидев, а скорее, услышав подбегающих людей,
женщина поднялась и бросилась бежать. В этой женщине, одетой как все татарки и
закутанной кисеей до глаз, было что-то странное – она была слишком
широкоплечей, коренастой, и татарское платье сидело на ней неловко.
– Стой! Стой! – закричал Борис, вытаскивая
револьвер. – Стой! Стрелять буду!
Женщина убегала, не обращая внимания на окрики. Рядом
хлестнули друг за другом два револьверных выстрела. Беглянка споткнулась и
упала. Борис оглянулся и увидел Колзакова с револьвером в руке.
– Убежала бы, – извиняющимся тоном пояснил
капитан.
Борис махнул рукой и остановился, не зная, к кому спешить
первым – к таинственной татарке или к тому телу, которое она обшаривала.
Остановившись на втором варианте – татарка была если не убита, то тяжело ранена
и убежать не могла, – Борис вернулся назад. Возле лежащего на земле
человека уже стояли Горецкий и Сильверсван. Как и следовало ожидать, на земле
лежал лейтенант Ткачев. Был он, по-видимому, тяжело ранен, хриплое и неровное
дыхание еще вздымало его залитую кровью грудь. Горецкий встал на колени,
расстегнул китель и осмотрел страшную ножевую рану. Ткачев застонал, глаза его
закатились, он судорожно дернулся и затих.
– Мертв, – констатировал полковник. –
Зарезан. Думаю, он убит из-за этого.
– Горецкий осторожно вытащил из-за пазухи лейтенанта
увесистый замшевый мешочек, залитый кровью.
– Что это? – удивленно спросил Сильверсван.
Горецкий развязал шнурочки и высыпал на ладонь горсть
сверкающих, переливающихся, разбрасывающих искры живого многоцветного огня
камешков.
– Бриллианты, – невозмутимо сообщил Аркадий
Петрович, – они и были причиной всех убийств.
– А кто же эта женщина? – Борис развернулся и
быстро зашагал ко второму телу, лежавшему неподалеку.
Женщина стонала и пыталась уползти в кусты.
– Я не уверен, что это женщина, – сказал Горецкий,
нагоняя Бориса, – вы обратили внимание, как она бежала? Женщины так не
бегают, они привыкли носить длинное платье и бегут мелкими шажками, а эта… этот
человек все время спотыкался, видно было, что платье ему мешает.
Действительно, наклонившись к лежащему человеку и сдернув
кисею с лица, Борис увидел короткие усики и маленькие близко посаженные глаза.
– Старый знакомый! – произнес Горецкий. – Рад
видеть вас в таком беспомощном состоянии, товарищ Макар!
Человек в женском платье облизал пересохшие губы и тихо
проговорил:
– Я умираю. Дайте пить… – Нет, вы пока не
умираете, – равнодушным голосом произнес Горецкий и показал раненому
окровавленный мешочек, – а если вы хотите пить – расскажите мне все, что
вы знаете про эти бриллианты и про лейтенанта Ткачева.
– Все равно… я умру… эти бриллианты послали с верным
человеком в Новороссийск… чтобы купить оружие… – Товарищ Макар замолчал,
дыхание его стало редким и прерывистым.
Горецкий снял с пояса фляжку, поднес к губам раненого. Тот
немного отдышался, прикрыл глаза и продолжил:
– Наш человек исчез… Потом передали, что он убит… Он
должен был связаться в Новороссийске с лейтенантом… Я подумал, что лейтенант и
убил его… Я видел Ткачева один раз, здесь увидел снова… Бриллианты у
него… – Раненый замолчал, видимо потеряв сознание.
