– Отличный удар! – раздался сзади восхищенный
шепот. – Вы не находите, Ордынцев?
Борис, наблюдавший за всей это сценой, обмер. Тошнота
подкатила к горлу. Усилием воли он сдержал рвотный спазм и оглянулся. Поручик
Осоргин зло и насмешливо смотрел на него.
– Шел бы ты, Митенька, куда подальше, –
доброжелательно посоветовал появившийся из-за спины Осоргина Петр
Алымов. – Удар, конечно, неплох, но давай-ка лучше в бою тренироваться, а
не на безоружном человеке свое умение показывать.
Осоргин хмыкнул и отошел. Борис увидел, что поручик Стахович
тоже страшно побледнел и отвернулся. Генерал Говорков, сохранявший
невозмутимость, посмотрел на своего адъютанта и покачал головой.
– Поручик, – сказал он, – вы солдат, а не
курсистка. Солдат не имеет права бояться крови. Мы все ходим под Богом, каждый
день может стать нашим последним днем.
У Бориса испарина выступила на лбу, и тут он почувствовал,
как его локоть сжала сильная рука Алымова. Петр стоял рядом и молчал. Вернее,
они стояли рядом, они были вместе. Что бы ни случилось, Борис знал, что они
вместе. Друзья, почти братья. И Борису полегчало.
Оставшиеся в живых махновцы в ужасе смотрели на кровавые
останки своего товарища. Есаул Негода схватил одного из «зеленых» за ворот и,
яростно рванув его, как тряпичную куклу, прорычал:
– Видел, погань бандитская! Смотри, хорошенько смотри!
Сейчас и тебе так же голову смахнут, если не заговоришь!
Махновец почти потерял сознание от ужаса. Он смотрел
совершенно побелевшими глазами то на свирепого есаула, то на обезглавленного
своего командира и бормотал еле слышно:
– Все… все скажу, ваше благородие… Все скажу, только не
надо, не губите…
– Что, мозгляк, штаны обмочил? – презрительно
прошипел есаул. – Говори, сволочь, где ваша бригада и что вы здесь
делаете?
– Батька… батька возле Нечаевской… – проговорил
побелевший от ужаса пленный, взглядом загипнотизированного кролика глядя в единственный
черный ястребиный глаз есаула. – А мы… с разведкой шли… Да к человеку
одному наведаться…
– Что за человек? – рыкнул есаул.
– Не… не знаю… Христом-Богом клянусь… Шлыков
знал… – пленный указал на обезглавленный труп, – он нас вел… А к кому
– не говорил… Христом-Богом клянусь. – Махновец уже не говорил, а почти
визжал от ужаса, как свинья, почувствовавшая нож мясника у себя на загривке.
– Ну смотри, мразь бандитская! – Есаул отбросил
пленного, как тряпку. – Если что соврал – видел, что с тобой будет!
Генерал Говорков откашлялся и мягко сказал Негоде:
– Ваши методы, есаул, разумеется, действенны, но все
же… вот видите, самого ценного свидетеля лишились. Спешите, торопитесь! И
поручику, – генерал с усмешкой покосился на бледного как смерть
Стаховича, – плохо стало…
– Господину поручику, – презрительно произнес
Негода, – надобно пойти проблеваться. И вообще пора привыкать к крови.
Война есть война.
– Пойдем-ка, Борис, к батарее, – вполголоса сказал
Алымов. – Хватит с нас на сегодня этакого театра.
* * *
Когда они расположились в сторонке от всех и закурили, Борис
спросил:
– Как думаешь, правду тот сказал, что шли они к тайному
человеку? Не к нашему ли?
– Нет, – подумав, отвечал Алымов, – по всему
видно, Махно не знает, что против него мы выступили. Иначе он бы не такую
разведку послал. Эти-то уж больно беспечно себя вели, никакого охранения не
выставили, сидят себе у костерка, как на пикнике.
– Значит, шли они тут в одно место… – задумчиво
бормотал Борис, – допустим, и наш предатель тоже туда должен был как-то
попасть… И передать, где мы находимся и какие у нас намерения… И что же теперь
предпринять?
Из оврага неподалеку донеслись выстрелы.
– Пленных расстреливают, – констатировал
Алымов. – Но кого-то должны оставить.
Оставили самого незаметного. Как выяснилось, он знает эти
места, и по всему выходило, что шли они к пасеке, что находилась от места, где
стоял отряд, верстах в десяти, как, подумав, сообщил «язык». К пасеке должны
они были поспеть к ночи, а потому и устроили дневку в овраге, чтобы скоротать
время.
– Штабс-капитан Алымов! – раздался голос
полковника Азарова.
– Слушаюсь! – Алымов вскочил и вытянулся, но
больная нога предательски подвернулась.
– Примите батарею! – отрывисто приказал Азаров и,
видя, что Алымов еле удерживается от вопроса, пояснил: – Я еду с разъездом,
вернусь ночью.
Борис мигом вскочил на ноги и крикнул:
– Господин полковник, позвольте мне с вами!
– Извольте, поручик, – нехорошо усмехнулся
полковник, – получите боевое крещение.
Борис с Алымовым переглянулись: с чего это полковнику
вызываться идти на пасеку, если не для того чтобы передать что-то важное. То
есть это он – предатель? Но с другой стороны, совершенно рядом с тем местом
находится небезызвестный хутор Ясеньки, где, по утверждению полковника, у него
живет сын.
«На месте разберусь, – подумал Борис, – уж я с
него глаз не спущу».
Выехали через полчаса, в последний момент упросился еще с
ними Саенко. Офицеров, кроме Азарова и Бориса, не было, только семь человек
казаков, Саенко да проводник из пленных – немолодой неприметный мужичок, сразу
видно, что из крестьян.
– Тебя как звать? – прицепился к нему Саенко.
– Василий Матвеевич, – охотно ответил тот и
покосился на Борисова коня. – Хороший коник, славный.
– Тезка твой, – усмехнулся Борис.
– И чего же это тебя, Василий Матвеевич, к Махно-то
понесло? – не унимался Саенко.
– А чего будешь делать, когда хату пожгли да жену
убили? – Василий спокойно смотрел на дорогу.
– Кто убил – белые?
– Не, атаман один тут… Ну, я отвез мать-старуху к
брату, а сам к Махно подался, потому он за крестьянскую волю и чтобы мужика не
обижать.
– А что ж, у Махно не грабят и не жгут?
– Может, и жгут, да только батька на них за это сильно
ругается. А вот чего ты, мужицкая душа, с господами делаешь – это мне вовсе не
понятно, – высказался Василий Матвеевич и по-старушечьи поджал губы.
– Но! – прикрикнул Азаров. – Агитацию
отставить тут! До пасеки далеко?
– Верст с пяток будет по этой вот дороге, –
спокойно ответил Василий.
Азаров сверился с картой, долго глядел на нее, размышляя.
Борис заметил, что Саенко как-то странно вертит головой и принюхивается.
– Так я замечаю, ваше благородие, что как будто горелым
пахнет. – Его хитрый хохлацкий нос беду чуял задолго.
Проехали еще немного, и теперь уже все почувствовали, как
налетевший ветерок принес запах гари.
