Глава 7
«Объявленный Махно съезд… должен быть непременно запрещен,
его делегаты преданы суду трибунала… Партия призвана употребить каленое железо
для борьбы с отвратительным явлением махновщины…»
Л. Троцкий. Известия, Харьков, 191
Маленький отряд подъехал к хутору. За невысоким тыном белела
чистенькая хата, поблизости стояли крытая соломой рига, сараи, в несколько
рядов располагались ульи.
Навстречу всадникам вышел бодренький аккуратный старичок.
– Здравствуйте, господа хорошие! – приветствовал
он гостей. – Здорово ли добрались?
– Здорово, хозяин, здорово! – ответил за всех
Саенко, перехватив инициативу у офицеров. – А что, отец, не нальешь ли военным
страдателям студеной водицы напиться, а то с утра не емши, так что кишка кишке
песню поет?
– Заходите, господа хорошие, и водицы вам налью, и
медку свежего с хлебцем…
Всадники спешились и прошли вслед за хозяином в небольшую
чистую горницу, в которой сразу стало от них тесно и шумно.
– Скажи-ка, милейший, – обратился к хозяину
полковник Азаров, – часто ли к тебе гости заглядывают?
– Ась? – переспросил хозяин, удивленно взглянув на
офицера.
– Господин полковник спрашивают, – снова вступил в
разговор Саенко, – не озоруют ли тут какие. Может, зеленые безобразят,
может, от Махно люди?
– Никаких зеленых я не видел, – проговорил
пасечник подозрительно честным голосом, глядя в глаза Саенко своими прозрачными
светлыми глазами божьего человека, – а ежели зайдет какой прохожий
человек, так я ему, как и вам, водицы налью да медком угощу. Документов у него
не спрашиваю.
– Ну-ну, – неопределенно проворчал Саенко.
– Никого, значит, не ждешь… – медленно проговорил
Борис, – ну ладно, тогда мы у тебя погостим. Только уж не обижайся,
старик, ежели кого увидим неподходящего, то уж не взыщи.
Старик промолчал, только кинул на Бориса взгляд исподлобья.
Борису почудилась в нем ненависть, а возможно, и показалось. На столе появились
каравай свежего пшеничного хлеба и глечик с медом. Старик протер чистой
тряпицей стол и рассыпал по нему деревянные ложки по количеству гостей.
Появились также на столе глиняные кружки и две кринки с молоком. Сели к столу,
оставив во дворе одного казака да пленного Василия. Полковник Азаров только был
в стороне, сидел, молча глядя в крошечное оконце, и думал.
– Ты, старик, один, что ли, живешь? – с набитым
ртом проговорил Саенко. – Хозяйки у тебя нету?
– Хозяйка померла годков пять назад, – спокойно
ответил старик. – Молодуху мне заводить не к лицу, годы уж не те, что я с
ней делать-то буду? А пчелки, они покоя требуют, баб вообще не любят. К
пчелкам-то с чистой душой нужно подходить, тогда они и не тронут. А от баб этих
только грех один…
– И никто не приходит из деревни-то? – настаивал
Саенко.
Старик ничего не ответил и вышел.
– Врет он все, ваше благородие, – вполголоса
заговорил Саенко, наклонившись к Борису, – корову, конечно, самому можно
подоить, да и с пчелами обычно мужик управляется, но вот что касается такой
хлеб испечь… Нет, точно к нему тут гости наведываются: он – медку, ему –
хлебушка.
– Это бы еще ничего, если так, – тихо ответил
Борис.
– Однако пойду-ка я на двор, сменю там Николая… –
Саенко не торопясь вышел и тут же влетел обратно с выпученными глазами:
– Беда, ваше благородие! Николай бездыханный лежит, а
этих и след простыл!
– Проворонили, раззявы! – вскочил со своего места
полковник Азаров. – Где пасечник?
– Пропал! – с каким-то даже восхищением
пробормотал Саенко.
Казаки мигом собрались, обшарили клуню, сарай и погреб, один
сунулся даже к пчелам, но вылетел оттуда как ошпаренный. Пасечника нигде не
нашли, как в воду канул.
– Времени-то прошло всего ничего… – Саенко
озадаченно почесывал голову.
Очнулся казак, которого оставили на карауле, и выглядел
очень смущенным.
– Должно, он меня этим шкворнем звезданул…
– Кто – пленный?
– Да нет, его-то я в виду держал все время. А
старикашка тут вышел, все что-то копался, я думал, по хозяйству… а он, вишь,
из-за угла…
– И куда мог старик подеваться?
– Я так понимаю, что старик убежал, он тут все места
знает, а Василий под шумок тоже утек, чтобы на него не подумали, –
размышлял Саенко.
– По коням! – скомандовал, очнувшись от дум,
полковник Азаров и добавил в пояснение Борису: – Здесь нам больше делать
нечего. Пасечник не вернется.
– Вернется, когда мы уйдем, обязательно.
– Здесь сидеть нет смысла, – настаивал
Азаров. – Я не могу надолго оставить батарею, кроме того, пасечник может
привести бандитов, и нас тут перережут, как кур.
Полковник Азаров был не в курсе всей истории с предателем,
поэтому не придавал большого значения допросу пасечника. Борису же как раз
хотелось допросить пасечника одному, без посторонних. Возможно, старик знал,
кто должен прийти к нему для связи из белого отряда и когда.
– Разрешите, господин полковник, остаться мне с Саенко
здесь, возможно, что и выяснится, – неожиданно попросил Борис. – Если
к утру на пасеке никто не появится, мы уйдем.
– Хорошо, – кивнул Азаров, – если выедете
утром, то на старом месте отряда уже не застанете. Пробирайтесь вот
сюда, – он показал на карте место, – там встретите нас.
Борис с Саенко тронулись вместе с небольшим отрядом,
проскакали с полверсты, а потом тихонько свернули в балочку и поехали назад не
спеша. Когда стала видна пасека, Саенко остановился.
– Я так думаю, коней надо тут оставить. Привяжу их,
пускай пасутся. А мы пока пешочком, вон тем овражком да рощицей, к пасеке
поближе. Сейчас месяц взойдет, светлее станет.
Так и сделали. В темноте рискнули подойти поближе к пасеке.
Там было тихо. Собаки у пасечника не было, так что учуять их никто не мог. Ночь
провели за домом, в скирде соломы, но все равно жутко замерзли, потому что
осенняя ночь была холодная. При первых проблесках зари Саенко растолкал
задремавшего Бориса:
– Вставайте, ваше благородие, надо нам подальше отойти,
а то при свете тут уж больно заметно.
– Зря только время потратили, – недовольно
спросонья заговорил Борис, – не придет, верно, пасечник.
– Тише! – прошептал Саенко.
Скрипнула калитка.
– Заходите, ребята, заходите, – послышался
фальшиво-приветливый голос пасечника.
«Не успели отойти, – пронеслось в голове у
Бориса, – теперь придется тут торчать, опасно это».
Саенко выглянул из высокой, подсыхающей уже травы, что росла
под вишневыми деревьями. В дом входил невесть откуда взявшийся пасечник, а на
дворе топтались человек пять оборванных, заросших бородами мужиков непонятно
какого звания и возраста.
