– Не пхайся, не пхайся, ваше благородие! –
спокойно приговаривал голос рядом. – А будешь безобразить, я тя штыком
проткну, вот и вся недолга…
Борис оставил попытки освободиться и затих.
– Чего ты с ним возишься, Кособродов? – заговорили
красноармейцы. – Шлепни тут, и все. Документов нет, подозрительный
человек, чего с ним цацкаться…
– Документов нет, а по всему видно, что белый, –
обстоятельно ответил Кособродов. – Одет во все военное, и ниточки-то вон
торчат от погон споротых. И опять же сапог с него приличных и то не
снять, – с огорчением заметил он, глядя на ноги Бориса.
После того как Борис босой вернулся к своим от пасечника, в
обозе выдали ему взамен новых, из хорошей кожи, сапоги какие были – солдатские,
да еще сильно поношенные. Борис посмотрел на Кособродова – пожилого кряжистого
красноармейца и усмехнулся:
– Соображаешь, дядя.
– Я тебе не дядя, а боец Особого краснознаменного отряда
имени товарища Бакунина,
[8]
– наставительно заметил Кособродов
на ходу.
– А ты сам-то знаешь, кто такой Бакунин? –
заинтересовался Борис.
– Красный командир, – ответил Кособродов без
запинки, – порублен белыми, за что и стал героем.
– Ну-ну, – усмехнулся Борис.
– Разговорчики! – строго крикнул Кособродов,
услышав в усмешке Бориса обидную нотку. – Ты сам-то кто такой? Вот сейчас
в ЧК разберутся, кто ты есть за человек.
– Знаю я, как в вашем ЧК разбираются, –
пробормотал Борис себе под нос. При слове «ЧК» тоскливая волна страха
шевельнулась где-то в глубине души.
«А Саенко ушел, – размышлял он, – или подстрелили?
Тогда плохо».
Он прикинул, не попробовать ли сейчас сбежать. Но далеко ли
он убежит со связанными руками да с больной головой? Пристрелит его Кособродов,
а если промахнется, то городок вон просто напичкан красноармейцами. И откуда
только взялся этот Особый краснознаменный отряд имени товарища Бакунина? А они
с Саенко тоже хороши – разоспались в поезде, как дома на перине. Стало быть,
если сейчас рвануться в сторону, то это верная смерть. Все его сознание бурно
протестовало против такого шага.
– Ребята, а где сейчас ЧК помещается? – прервал
его размышления голос Кособродова, доносившийся до Бориса, как сквозь толщу
воды.
Определенно, что-то с ним не то, удар по голове был слишком
сильным.
«Верно, у меня сотрясение мозга, – в смятении подумал
Борис. – А впрочем, чего волноваться? Уж из ЧК-то я точно живым не выйду.
Так что какая разница, с больной головой расстреляют или со здоровой».
ЧК помещалась в бывшей каталажке, тюрьмой этот домишко
назвать было нельзя.
– Вот, – обратился Кособродов к красноармейцу с
винтовкой, стоящему на крыльце, – привел подозрительного без документов.
– Проходи! – коротко распорядился тот.
В обшарпанном помещении с голыми стенами сидели на лавках и
прямо на полу какие-то люди. В комнату выходило две двери, одна входная, та,
откуда привели Бориса, а другая – куда исчезали люди, вызываемые тощим
немолодым человечком с жиденькими волосиками, одетым в красноармейскую форму.
Время от времени человечек появлялся на пороге комнаты с бумагой в руке и
выкрикивал дребезжащим фальцетом фамилию. Названный поднимался и с обреченным
видом шел на зов. За все время, пока Борис находился в комнате, обратно вышел
только один старик с растерянными глазами, утирающий обильный пот со лба. Все
остальные исчезли бесследно.
Борису становилось все хуже. В душном помещении, в котором
вместо воздуха остался, кажется, только тягучий ужас, он чувствовал, что силы
его слабеют. В голове шумело, перед глазами стояла пелена. Он сидел с открытыми
глазами, но находился в полубессознательном состоянии. Ему вдруг показалось,
что он уже умер и попал в ад. Грязные стены, духота, мерзкий голос,
выкрикивающий фамилии, а главное – обреченность на лицах людей, входящих в
страшную комнату, чтобы никогда не вернуться, наводили на такую мысль.
Усилием воли Борис стряхнул оцепенение и огляделся. В комнату
в это время из маленькой двери, которую Борис вначале и не заметил, вошел еще
один человек. По тому, как вытянулся красноармеец у входа, Борис признал в нем
начальство. Поскольку это был первый чекист, которого видел Борис, то он
невольно с любопытством принялся наблюдать.
Вошедший был строен, высок, одет в неизменную кожанку. Он
окинул всех находящихся в комнате внимательным острым взглядом и остановился на
Борисе. Глаза его были холодны и равнодушны, но при виде Бориса в них появилось
некоторое оживление.
– Кто такой? – обратился он к вышедшему в который
раз тщедушному глашатаю.
– Взяли без документов, товарищ Черкиз! – доложил
тот.
– Ко мне его! – коротко распорядился Черкиз и
исчез.
Бориса вне очереди провели в следующую комнату, где стоял
простой стол, за которым сидел человек в расстегнутом френче, а в углу – еще
один маленький столик, где находилась барышня с пишущей машинкой. Из этой
комнаты была и другая дверь, куда выводили, надо полагать, всех допрашиваемых,
куда вывели теперь и Бориса. Он шел по коридору, сопровождаемый красноармейцем,
и его преследовал такой обыденный стук пишущей машинки. Миновали лестницу в
подвал, откуда слышались крики – очевидно, там находились камеры.
«Неужели они расстреливают прямо здесь? – равнодушно
подумал Борис, мысль о смерти не вызывала в нем больше ужаса. – Ах нет,
мальчишка же говорил, что возят в какую-то Ольховую Балку…»
Красноармеец остановился и заглянул в дверь, находящуюся в
конце коридора.
– Заходи! – приказал он Борису, а сам остался за
дверью.
Комнатка была маленькая, с голыми стенами, когда-то
крашенными серой краской. Теперь краска местами облезла, местами размылась, так
что выглядывали старые доски. Сквозь мутное зарешеченное окошко света попадало
немного. Из мебели в комнате находились грубый дощатый стол и два стула. Стол
освещала настольная лампа на красивой бронзовой подставке в виде трех граций, с
зеленым абажуром. Лампу явно реквизировали из ближайшего богатого дома.
Человек, которого называли Черкизом, сидел за столом и что-то писал. Он кивнул
Борису на стул, не поднимая головы. Борис сел и вспомнил, как его несколько
месяцев назад допрашивал в феодосийской контрразведке недоброй памяти
штабс-капитан Карнович.
«Интересно, здесь, в ЧК, у них бьют или только
расстреливают?» – подумал он.
– Итак, – сидевший напротив человек поднял голову
и в упор посмотрел на Бориса, – я облегчу вам задачу. Передо мной вам не
нужно лгать и изворачиваться, я все равно вам не поверю. Даже если бы у вас
были самые что ни на есть надежные документы и не было следа споротых погон,
все равно сразу ясно, что вы – белый офицер.
